Серебряный век» русской религиозной философии. Введение Ильин о религии

Человек, как существо высокоорганизованное и духовное , всегда стремится к красоте. «В какой мере преуспевает человек в духовном подвиге,- говорит Нил Синайский, в такой - восходит на высоту тайн Духа и утаенных сокровищ премудрости». Поэтому внутренний голос его всегда зовет к совершенству и святости. Хотя он, может быть, чувствует слабость своей мысли и своего слова, когда пытается выразить, в чем же состоит это совершенство и какие пути ведут к нему. Именно желание отозваться на этот внутренний голос и искание путей к совершенству придают человеку достоинство духа, сообщают его жизни духовный смысл и открывают ему возможность творить настоящую культуру на земле. Люди, «живущие по плоти - о плотском помышляют, а живущие по духу - о духовном» (Рим. 8, 5). А человек призван быть на земле именно духовным, разумным и богоподобным существом. Человеческая душа тогда изменяется, когда откроются в ней духовные ощущения, при посредстве которых ощущается присутствие Высшего и Незримый становится Зримым. Все эти душевные качества даются ему не для злоупотребления ими, а для благого и ответственного служения. Первое, что необходимо знать каждому человеку, желающему творить культуру — это чувство своей ответственности. Люди делятся на две категории: одни безответственно ищут в жизни наслаждения или пользы, другие же чувствуют себя предстоящими чему-то Высшему и Священному, так, что, даже не умея выразить это словами, они не сомневаются в своем предстоянии Ему. Мир для них не случайное нагромождение впечатлений, явлений или удовольствий, но они чувствуют и прозревают цель и смысл своей собственной жизни «и не успокаиваются на том потоке ничтожной суеты и мелкого сора, как писал А. К. Толстой,- в котором тонут столь многие». Без понимания и подлинного предстояния Творцу люди, как мошки, плодятся, питаются, греются и, умирая, дают место другим таким мошкам. Зачем тогда под старость быть лучше, добрее.

Чувство ответственности дает людям стимул высшего творческого смысла, тревожит и вызывает в них живое чувство духовного задания и в то же время ощущение собственного несовершенства. Это возлагает на них обязанность искать верного пути, выбирать, решать и творить. А также зовет их к труду, дисциплине и вдохновению. Такое удостоверение в собственной духовности и есть первооснова живой религиозности. Ибо то Высшее, чему человек предстоит, есть Бог, и призвание человека определяется именно свыше. И ответственность человека есть в последнем измерении всегда ответственность пред Богом.

Конечно, человек не всегда отчетливо сознает это и редко может точно высказать ощущаемое. Духовность человека отнюдь не исчерпывается мыслью и не ограничивается сферою слов и высказываний. Она глубже всего этого, богаче, значительнее и священнее. Духовный разум человека состоит в познании истины верой, а вера изменяет его разум откровением ему истины, которая — Христос. Духовность человека состоит, прежде всего, в уверенности, что в пределах его собственной души есть что-то лучшее, то, что не зависит от человеческой воли и которое надо признать. К этому лучшему и высшему следует прислушиваться, вникать в него и предаваться ему. «И по мере того, как человек осуществляет это, он убеждается в том, что это высшее и лучшее совсем не исчерпывается его личными пределами, а является в нем самом как бы излучением и энергией действительно Высшего и Совершенного Начала, которому он и предстоит на протяжении всей своей жизни. В этом делании духовный человек научается преклоняться перед Богом, видит и ценит духовность во всех людях и желает творческого раскрытия и осуществления духовной жизни на земле» (И. А. Ильин).

Таким образом, в основе подлинной духовной культуры лежит личная, искренняя религиозность. Религиозность есть живая первооснова истинной культуры. Она несет человеку именно те дары, без которых культура теряет подлинный смысл служения.

«Кто творит без верховного Начала, без идеала, не творит, а произвольничает и тешит себя» (И. А. Ильин).

Человек, который ничему не поклоняется, обманывает себя, ибо на самом деле он поклоняется себе самому и служит своим страстям. И культура его будет не культурой, а беспредметным посягательством, лишенным главного, как познать истину, так и создать художественное. Предстоящий измеряет себя тем, чему он предстоит. Именно это надо иметь в виду, читая евангельские слова: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5. 48). Душа и сердце его воспринимают высшие горние лучи, и научаются радоваться им, ожидать их и трепетать от этого ожидания. Душа находит в них жизненное задание для своего творческого будущего. Еще в древности были сказаны удивительные слова древнегреческим философом Сократом, что совесть, исходя из глубин человеческого духа, является вестником иной воли, иного знания. Так пробуждается и крепнет в человеке живая совесть, которая как творческая энергия, энергия любви и воли, направляет его вперед, к предстоящим творческим свершениям. Она есть прирожденная правда, которая дает человеку то высшее счастье на земле, которое выражается словами «духовное достоинство и призвание». Духовное достоинство состоит в том, что человек утверждает свою жизнь восприятием Бога, верностью и любовью к Нему. Вот где скрывается последний и безусловный корень духовной ответственности, без которой человеку невозможно создавать духовную культуру.

Человек, как свободное существо, всецело отвечает за свою жизнь, ее содержание и направление. Конечно, воля не является самостоятельным элементом души, и понятие о воле неотделимо от понятия о сердце. Воля - это «равнодействующая сила» стремлений и желаний сердца. И тайна свободы воли состоит в том, что силы духа способны аккумулироваться, утверждаться и умножать свои возможности, а также преодолевать свои внутренние и внешние препятствия. Конечно, каждая личность устанавливает направление и содержание работы воли, в этом прежде всего и заключается ее «свобода», но свобода ограниченная и несовершенная. Только при условии объективно положительных нравственных установок свобода воли может расцениваться как положительная реальность. Дух есть живая энергия: ему свойственно не спрашивать о своем умении, а осуществлять его; не ссылаться на давление влечений и обстоятельств, а превозмогать их живым действием. И свобода состоит в том, что не ее определяют влечения и обстоятельства, а она определяет сама себя. Личность сама расценивает свои обстоятельства и извлекает из себя решения и свершения, порой идущие наперекор всем обстоятельствам и влечениям. Абсолютной свободы нет и быть не может, и можно только благодарить Бога за то, что такая свобода не дана человеку.

В. С. Соловьев высказал в свое время прекрасную мысль, что «всех животных Бог подчинил определенным законам. Один человек ни в чем не стеснен и может стать тем, кем он пожелает. Ничто не мешает ему опуститься до самой низшей ступени животного мира, но он может подняться и до высших степеней добра». Свобода есть сила и искусство человека определять себя самого и свою жизнь к духовности, согласно своему предстоянию, своему призванию и своей ответственности. При таком понимании свободы явления зовущей совести и явления укоряющей совести получают свой полный смысл и значение. Призывы совести бесконечно расширяют горизонт человеческих возможностей, утверждая в каждом из нас способность найти путь к совершенству, и освещают нам те ошибки и падения, которых мы не сумели избежать. Смысл христианского покаяния и состоит именно в том, чтобы оживить в душе человека глубокое чувство предстояния пред Богом, веру в свое призвание, жажду духовной свободы и меру ответственности.

Дух человека есть личная, разумная энергия, и разумная не в смысле сознания или рассудочного мышления, а в смысле ясного предметного созерцания и зрячего выбора. Неспособный к этому деятель искусства не может считаться морально зрелой личностью и творцом культуры. Он есть ничтожный обыватель и карьерист, который и сам себето не доверяет.

Отсюда уже ясно, что необходимо различать предварительную ответственность и последующую ответственность. Предварительная ответственность деятеля искусства есть живое сознание призвания Божия к служению и в то же время - искренняя воля к совершенству. И это чувство своей ответственности сразу дисциплинирует его и вдохновляет.

Значение этой предварительной ответственности в культурном творчестве основополагающе и велико. Чтобы убедиться в нем, достаточно представить себе человека, который берется за какое-нибудь творческое дело и лишен предварительной ответственности. Что создаст живописец, который не знает ничего высшего и священного над собою, который не чувствует своего призвания выразить верное, ясное и значительное? Не так же ли обстоит дело с поэтом, музыкантом, скульптором и архитектором? Именно отсюда возник весь современный «модернизм» в искусстве… Чего можно ждать от безответственного ученого, который не связал себя клятвой не выдавать гипотезу за истину и утверждать только достоверное и очевидное? Чего можно ждать от безответственного судьи, не требующего от себя верного правосознания, ни достоверности в изучении факта, ни прозрения в душу подсудимого, ни точного знания закона? Чего можно ждать от безответственного политика, если он интриган и карьерист? Он - столь же отвратительный морально и пагубный в общественном отношении. А между тем современная государственность кишит такими людьми в демократических государствах. Еще Аристотель сказал, что демократия есть почва для демагогии и тирании. Кто захочет лечиться у безответственного врача? Обучать своих детей у безответственных учителей? Какой полководец выиграет сражение, командуя безответственными офицерами и солдатами.

Таким образом, деятели искусства, не ведавшие, что есть чувство ответственности, предстояния и призванности и что есть воля осуществить, как должно быть, не способны творить настоящую духовную культуру и вносить свой полезный вклад в дело творческого обновления и углубления грядущей духовной культуры и цивилизации. И те, кто сами поймут это, те примут на себя обязанность изъяснить это и другим. А мы, русские люди, понимаем, что именно это важнее всего в деле возрождения нашей Родины.

Введение

Глава I. Проблемы России и традиции культуры Русского Зарубежья 17

1.1. Место И.А.Ильина в философии культуры Русского зарубежья 17

1.2. Эмиграция как часть культурной традиции России 33

1.3. Ключевые проблемы культурологической концепции И.А.Ильина: православие, духовность, "сердечное созерцание" 53

1.4. Русская идея в творчестве Ильина 74

1.5. Феномен русской души по Ильину 86

Глава II. Нравственные проблемы русской культуры: религиозные и этические поиски И.А.Ильина 106

2.1. Идеи православия в книге "Аксиомы религиозного опыта" 106

2.2. Добро и зло как основные категории нравственной концепции И.А.Ильина (в полемике с Л.Н.Толстым) 120

2.3. Нравственно-философская концепция постижения смысла жизни 139

Глава III. И.А.Ильин о путях национального и государственного возрождения России 162

3.1. Национальное самоопределение русского народа 162

3.2. Философия права И.А. Ильина 177

3.3. Национальные традиции русской культуры в воспитании и образовании 188

Глава IV. Проблемы русского национального характера в эстетике и литературной критике И.А.Ильина 204

4.1. Принцип художественности как критерий в анализе литературного материала 204

4.2. Русская литература как способ постижения духа народа, "русской идеи". ("О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин - Ремизов - Шмелев") 215

Глава V. Современная культура и духовный кризис XX века 229

5.1. Духовная культура и мир межличностного общения 229

5.2. Вербальные и невербальные типы общения в философских концепциях XX в 243

5.3. Культура и духовный кризис XX века 256

Заключение 268

Литература 275

Введение к работе

Актуальность исследования. В начале XXI в., насыщенного социальными, экономическими, политическими и вытекающими из них кризисными явлениями в духовной сфере, отечественная философская мысль придает все большее значение разработке проблем культуры. В связи с этим закономерно обращение современных исследователей к творческому наследию представителей русской философско-культурологической мысли, изучению и осмыслению их понимания культуры и ее основных проблем. Среди русских религиозных философов И.А.Ильин (1883-1954) выделяется оригинальностью рассмотрения проблем философии культуры, ее теоретико-культурологической концептуализации.

Идеи концепции русской культуры, сформулированные им более полувека назад актуальны в наши дни. Они представляют как теоретический интерес, так и являются особо значимыми для человека в период духовного кризиса начала XXI в. Актуальность идей И.А. Ильина, его анализа сущности и свойств духовного кризиса XX в. состоит в том, что им не только увидены наиболее существенные признаки его проявления: безверие, девальвация традиционных духовно-нравственных ценностей; духовный разрыв с прошлым; дефицит порядочности, совести, чувства собственного достоинства; стирание критериев добра и зла, но и доказано, что пути выхода из кризиса находятся в культурологической плоскости в обращении к ценностным основаниям жизни человека в обществе.

Однако наряду с наиболее изученными аспектами философии И.А. Ильина, есть проблемы, которые исследователями почти никогда не поднимались, хотя представляются весьма важными для осмысления проблем русской культуры. В частности, это идеи философа о механизме влияния культуры на духовный мир личности, о путях выхода из духовного кризиса в сочетании с общей проблемой христианской культуры, духовной культуры русского народа, его религиозности.

Поставленные философом принципиальные вопросы обозначают основные проблемы формирования религиозного опыта и в XXI в. Они требуют детального анализа, поскольку без их осмысления никакие кардинальные реформы в России не имеют смысла, т.к. не способны оказать влияние на внутреннюю сущность народа, его души. Актуальность исследования религиозно-философской концепции русской культуры И.А.Ильина, обусловлена также тем, что интеграция России в мировое сообщество приводит к ориентации на западную культуру, к идеализации религиозного опыта Запада и призывам к формированию новой антропоцентрической религиозности, что противоречит русским культурным традициям и открывает дорогу различным нетрадиционным религиозным движениям. Таким образом, анализ концепции И.А.Ильина будет способствовать осознанию современных процессов, позволит определить пути противостояния кризисным явлениям, оценить роль духовных сил в развитии общества и необходимости целостного подхода к решению проблем культуры.

Степень научной разработанности проблемы.

Анализ концепции русской культуры И.А.Ильина и лежащих в ее основе тесно взаимосвязанных явлений, определяющих национальное и историческое своеобразие русской культуры, был бы не полным без ее сравнения с идеями других русских философов, например, Н.А. Бердяева, Н.Я. Данилевского, Л.П. Карсавина, И.В. Киреевского, Н.И. Костомарова, К.Н. Леонтьева, B.C. Соловьева, Т.П. Федотова, о. П.А. Флоренского, А.С. Хомякова.

Раскрытию основных направлений религиозно-философской концепции русской культуры Ильина способствовали исследования отечественных (B.C. Библер, Н.А. Белик, Ю.В. Бромлей, ПС. Гуревич, М.С. Каган Т.Ф. Кузнецова, А.Ф. Лосев, Ю.М. Лотман, Э.С. Маркарян, В.М. Межуев, Ю.М. Резник, А.А. Пелипенко, В.С.Степин, Э.В. Соколов, И.Г. Яковенко) и зарубежных мыслителей (М. Вебер, X. Ортега-и-Гассет, П.А. Сорокин, И. Хей зинга, О. Шпенглер, К. Ясперс), рассматривавших общефилософские проблемы культуры.

Существенное влияние на разработку темы оказали работы культурологов Ростовской школы - В.Е. Давидовича, Г.В. Драча, А.Н. Ерыгина, Ю.А. Жданова, Т.П. Матяш, Е.Е. Несмеянова, Е.Я. Режабека, связанные с решением проблем естественнонаучной, философской теологической антропологии, экзистенционального существования человека, его духовности.

Немаловажное значение имеют труды, в которых определяется проблематика, содержание и отличительные особенности русской религиозной философии (Н.О. Лосский, В.В. Зеньковский, Н.П.Полторацкий), (П.П. Гай-денко, А.А.Галактионов, А.В. Гулыга, И.И. Евлампиев, А.А. Ермичев, А.Ф. Замалеев, А.А.Корольков, М.А.Маслин, Т.П. Матяш, Н.Ф.Никандров, С.А.Нижников, Л.И.Новикова, В.Ш. Сабиров, И.Н.Сиземская, С.С. Хору-жий). В изучении проблем русской культуры необходимо выделить работы современных отечественных исследователей, на различных исторических этапах анализировавших самобытность, специфику и доминирующие особенности развития русской культуры (Д.К.Зеленин, В.К.Кантор, И.В.Кондаков, Е.Н.Некрасова, А.М.Панченко, А.В.Юдин, А.Л.Юрганов).

Идеи И.А.Ильина нашли отражение в книгах главным образом представителей русского зарубежья. В советское время в России сочинения И.А.Ильина не исследовались, как и труды других эмигрантских авторов. Он был мало известен на Родине и только в 1993 г. началась публикация его работ с комментариями. Издание затем расширилось до 30 томов, включая малоизученный Берлинский период творчества Ильина (Издательство "Русская книга").

В 2001 г. появляется Интернет-проект "Иван Ильин" (www.iliin.ru.)., в дальнейшем - форум "Наследие Ивана Ильина и современность" (редакционный совет: А.А. Корольков, В.Б. Исаков, Ю.Т. Лисица, Д.Б. Цыганков, Филипп Т. Грир (США), А.Е.Климов (США). Кроме лучшей работы об Иль Ильине Н.П.Полторацкого ("Иван Александрович Ильин: Жизнь, труды, мировоззрение"), необходимо отметить исследования И.И. Евлампиева, Ю.Т. Лисицы, А.А. Королькова, М.А.Маслина. В них раскрываются и анализируются различные направления творческого наследия философа. И.И.Евлампиев подробно анализирует внутренние связи философской концепции Ильина с философией Гегеля, а также Хайдеггера, Ницше, Фихте, Штирнера. В комментариях Ю.Т.Лисицы представлена не только общая характеристика творчества Ильина, но и собственная позиция, отличающаяся от подхода И.И.Евлампиева в исследовании религиозной, нравственной философии Ильина, а также эстетической концепции философа. В работах А.А. Королькова наиболее четко обозначен стиль и способ философствования Ильина, особенности его миросозерцания ("духовная философия"). Наиболее полно философия И.А.Ильина систематизирована в работах М.А.Маслина, отражающих специфику и назначение философского знания, философию религии, этику, эстетику, антропологию и социальную философию. Формат перечисленных изданий, объем и краткость изложения, определяет направления для дальнейшего изучения философии Ильина.

Особое значение для раскрытия проблемы имеют публикации об И.А.Ильине В.И. Белова, В.Х.Болоткова, Н.К. Гаврюшина, В.И. Кураєва, Ю. Линника, Б.Н. Любимова, И.Н.Смирнова, А.Г. Спиркина, Ю.С. Сохря-кова, Д.Б. Цыганкова, а также работы зарубежных философов В.Офферманса, X. Дамма, К.Шлегеля, М. Тамке, Ф. Грира.

Следует отметить отчасти тенденциозные оценки творчества И.А.Ильина, связанные с его участием в политической жизни, а также обращение исследователей не столько к концептуальной стороне его учения, сколько к его конкретным взглядам на актуальные общественные проблемы. И.А. Ильин упоминается по различным поводам: как представитель коммунистического движения (А.И. Подберезкин), в связи с идейной принадлежностью к национал-фашистским течениям (О.Д. Волкогонова); а также в связи с феноменом морализаторства (О.С. Соина), он даже причис ляется к течению "персоналистского солидаризма" (В.А. Сендеров), а порой его называют "автохтонным троянским конем" (Г.Б. Гавриш).

Анализ исследований, посвященных творчеству этого философа, показал, что в них рассматриваются отдельные направления философии И.А.Ильина. Необходимо отметить особый интерес исследователей к проблемам государственности, политической и социальной философии И.А.Ильина: проблема государственного и политического устройства России (Гусев В.А., Зернов И.Н., Золина М.Б., Ильин А.Ю., Меняйло Л.Н., Постников К.Р., Реньш М.А., Шаронов Д.И., Фомин А.А.), проблема сопротивления злу силой (Демидова Е.В., Крылова Н.В., Лукьянов Е. Сысуев А.Д., Цвык В.А.), особенности социальной философии И.А.Ильина (Булгак И.Б., Ковалевская М.Г., Цыганков Д.Б.). Является очевидным, что в последние годы работы, выполненные в области социально-политической сферы, были приоритетными в исследовании философии Ильина, чего нельзя сказать о философии культуры. Явно недостаточно работ, в которых предметом изучения выступали бы основные направления его философии культуры, за исключением работы А.Г.Лаврова, рассматривавшего специфику подхода мыслителя к философии культуры (1997), а также работы Д.П.Ерисова, в которой частично затрагивается данная проблема в исследовании религиозной философии И.А.Ильина (1997). Отчасти это объясняется обусловленностью временным периодом, когда только обозначилась потребность в более детальном рассмотрении действительно малоизученного направления философского наследия Ильина - его философии культуры. Поэтому и задачи исследователями ставились соответствующие: показать значение философии культуры И.А.Ильина, ввести в научный оборот ряд философско-культурологических работ, ранее не исследованных и т.д. Несмотря на то, что обозначенные работы внесли определенный вклад в исследование философии культуры И.А.Ильина, представляется необходимым рассмотреть религиозно-философскую концепцию русской культуры Ильина на основе системного подхода, предполагающего комплексный анализ всех ее направлений и основных концептов с учетом современных социокультурных реалий.

Целью исследования является системный анализ религиозно-философской концепции русской культуры И.А. Ильина, включая различные ее аспекты.

Достижение указной цели предполагает решение следующих задач:

Определить своеобразие культурологической концепции философа;

Проследить эволюцию его представления об отечественной культуре с точки зрения системного подхода;

Показать, какое значение имеет "русская идея" И.А.Ильина для современной России;

Проанализировать особенность религиозных взглядов Ильина (в контексте проблематики духовного кризиса);

Рассмотреть основные положения теории сопротивления злу силой;

Изучить нравственную концепцию И.А.Ильина постижения смысла жизни;

Дать анализ правовых и государствоведческих идей И.А.Ильина в контексте проблем культуры России;

Соотнести основные идеи педагогической системы И.А.Ильина с современным целеполаганием в образовательной системе России;

Проанализировать базисные основания литературной критики И.А.Ильина, их связь с православной ориентацией философа;

Определить пути преодоления духовного кризиса на современном этапе на основе религиозно-философской концепции русской культуры И.А. Ильина.

Объектом исследования является анализ философии культуры И.А.Ильина

Предмет исследования - религиозно-философская концепция русской культуры И.А.Ильина Теоретико-методологическая основа исследования.

Методологическую основу работы составили культурологические, философские и исторические концепции русской культуры, через призму которых диссертант рассматривал теоретические положения концепции И.А. Ильина как части духовной культуры России.

В основе исследования лежат основополагающие принципы познания и осмысления общественных явлений: системности, комплексности, единства исторического и логического. В работе использован сравнительный метод, а также системный анализ, методы аналогии, реконструирующие философские взгляды мыслителей на основе анализа их текстов, и др. Реализуется междисциплинарный подход, ориентирующий на изучение культуры как многомерного явления, позволяющий наиболее полно и всесторонне рассмотреть ее феномены (Воронкова Л.П., Маркарян Э.С., Каган М.С., Резник Ю.М., Пелипенко А.А., Яковенко И.Г.).

Методологической базой диссертационного исследования являются произведения русских философов Н.А.Бердяева, В.В.Зеньковского, Л.П.Карсавина, Н.О.Лосского, Н.С.Трубецкого, С.Л.Франка, Г.В.Флоровского О.П.Флоренского. Эти работы, а также положения и выводы современных российских авторов М.А. Маслина, В.И. Кураєва, А.Ф. За-малеева, А.А. Ермичева, Г.Я. Тарле, Е.П. Челышева, Р.М.Шаховского использовались для формирования целостного подхода к изучению феномена русского послеоктябрьского зарубежья и определения роли и места в нем И.А. Ильина.

Основная гипотеза исследования. Теоретико-познавательной гипотезой, которая должна быть доказана является утверждение, что концепция русской культуры И.А.Ильина представляет собой целостное, системное исследование основополагающих проблем культуры России, способствующее определению путей выхода из духовного кризиса.

Научная новизна исследования выражается в следующих положениях:

Выявлены ключевые положения религиозно-философской концепции русской культуры И.А.Ильина, а также ее характерные особенности;

Определены центральные проблемы культурологической концепции И.А.Ильина и ее основные константы ("вера", "сердечное созерцание");

Установлено, что сформулированные И.А.Ильиным положения "русской идеи" Ильина могут выступить одним из вариантов общенациональной идеи для современной России;

Показано, что, согласно концепции Ильина, православие является первоосновой русской культуры, без которой она теряет свой смысл;

Сделан вывод о том, что обоснованные И.А.Ильиным представления о насилии и ненасилии как мере ответственности человека за преображение жизни на гуманных принципах актуальны для человечества XXI в.;

Установлено, что концепция смысла жизни философа представляет собой трехуровневую систему, отражающую сложность его постижения (искусство жизни, сердечное созерцание, духовная очевидность);

Обосновано, что теоретические идеи мыслителя о государственном устройстве России и формировании правосознания, будучи прогностическими по сути, востребованы временем;

Показано, что основные идеи религиозно-философской концепции И.А.Ильина актуальны для современной системы образования в России;

Установлено, что в основе литературной критики И.А.Ильина лежит критерий православного восприятия метода и духовного состава произведения;

Определены пути выхода из духовного кризиса, обусловленные концепцией культуры И.А. Ильина;

На защиту выносятся следующие положения:

1. Концепция русской культуры Ильина органична (в анализе различных пластов мира культуры на первом месте стоит идея созидающей культуры, которая служит объединительным началом всех частей концепции), актуальна (поскольку определяет пути развития русской культуры, основываясь на духовном опыте личности и народа в иерархии смыслов человеческого существования), открыта (лишена элитарности, доступна, т.к. описывает человека во всех сферах его повседневного существования и жизненного пространства). Она включает анализ своеобразия русского религиозного опыта, нравственно-этических основ общества и человека и проблем художественной культуры, или "творческой идеи России", правового государства в России, образования и воспитания.

2. Ключевыми в религиозно-нравственной концепции И.А.Ильина являются понятия "христианская культура", "дух" и "духовность", "предметность", "сердечное созерцание", составляющие ее концептуальную основу и дополняющие друг друга, служащие методологической базой и характеризующие нравственную направленность концепции, они позволяют рассмотреть динамику развития духовного и национального возрождения культуры России.

3. В концепции И.А.Ильина понятие "культура" носит религиозно-нравственный характер и отождествляется с православной христианской культурой, которая в сочетании с уникальным русским духовным опытом является основополагающей в развитии российского общества. Особое место занимает проблема осознания культуры на основе "сердечного созерцания" и чувственного осмысления мира. Установленные им особенности русской культуры (русского православия, духовности, правосознания, а также национального характера) позволяют глубже раскрыть духовный потенциал России.

4. Концепция И.А.Ильина способствует более полному анализу русской культуры, раскрытию ее базисных основ, скрывающихся за вербальной и символической оболочкой. Согласно И.А.Ильину, развитие русской культуры определяется своеобразием ее истории, веры, национального характера, при доминирующей роли уникальность духовного опыта. Базирующаяся на его уникальности и своеобразии, культурологическая концепция философа не только актуализирует хронологию русской истории в контексте духовной культуры, но и акцентирует внимание на таких ее особенностях, как религиозный опыт, правосознание, общение, образование и воспитание.

5. И.А.Ильин, рассматривая в неразрывном единстве и реальном взаимодействии материальные (территория, климат, земля) и духовные предпосылки (вера, русская душа, национальный характер) формулирует свой вариант русской идеи, вносит оригинальные оценки и постулирует ряд направлений ее развития. Русская идея в его трактовке позволяет наиболее четко проследить связь между национальным особенным и всеобщим в жизни русского народа на фоне формирования традиций русской культуры, прежде всего ее нравственных, религиозных основ. Подход Ильина может стать одним из вариантов определения идеологической основы в процессе возрождения национального самосознания в России, т.к. смыслообразую-щим центром его философских построений являются идеи культуры.

6. Анализ нравственных проблем русской культуры и ее кризисных проявлений, сочетающий в себе детальное изучение основ духовного состояния человека, его субъективных переживаний, принятый И.А.Ильиным, убедительно доказывает, что обращение к духовности, придающей человеческой культуре высшую ценность служит непременным условием построения будущего России. Рассматривая духовность внутреннего мира и способы жизнедеятельности личности, а также вечные основы духовного бытия, И.А.Ильин показывает их необходимость в реальной жизни. В его концепции они конкретизируются в определенных формах духовной жизни (любовь, совесть, родина, нация), питаемых верой, идущей от сердца и разумом; духовной любовью, на основе которой постигаются и осмысливают-ся нравственные ценности "совестного акта", высшего предназначения семьи, понятий "родина" и "нация".

7. В концепции правового государства И.А.Ильина органично сочетаются понятия государственности и правосознания. В постановке проблемы природы государственного устройства и сущности правосознания философ обозначает в качестве основных условий гарантии личной свободы человека и его духовной автономии. Он полагает, что государственная форма не является реализацией чисто юридической конструкции, она не учреждается всеобщим сознательно-волевым решением, а вырастает в конкретном единстве "этноса и ландшафта" с иррационально-исторически становящимся правосознанием нации. Поэтому очертания государственной формы в текстах Ильина весьма конкретно привязаны к "земле и крови", а правосознание рассматривается на уровне предпочтений, связанных с национальным темпераментом и наследственно-историческим созерцанием идей власти, справедливости.

8. Педагогическая концепция И.А. Ильина опирается на начала православной духовности и базируется на принципах нравственной педагогики, предполагающих возрождение "религиозного самостояния" на основе "сердечного созерцания" и возрождения чувства собственного достоинства. Проблему образования он тесно связывал с духовной предметностью, которая придает жизни религиозный смысл и ведет к особому состоянию - исканию, ответственности, служению. Представляя образование как своеобразное просветление человека культурой, философ внес значительный вклад в современные теории воспитания.

9. Понимание смысла жизни представлено Ильиным в уникальном материале, содержащим основы "духовного строительства" человеком сво его индивидуального храма, его укорененности в чувственно-духовном опыте совестной интуиции и нравственно-этических правил. Выступая в качестве религиозного философа и духовного писателя, он демонстрирует особое мировидение и обосновывает необходимость сложной работы личности по преобразованию внутренних основ и внешних условий жизни, направленной на совершенствование и одухотворение.

10. И.А.Ильин, заложив основы объективной литературной критики и сформулировав критерии художественного творчества, обосновал закон человеческого существования - трехосновность всех сфер жизни творчества человека (словесный, образный, духовно-предметный состав), обозначив проблему художественности как поиск "духовного слова о духовных об- стояниях". Основные положения эстетической концепции Ильина, согласно которой корни подлинного искусства всегда имеют духовно-религиозный характер, находят подтверждение в анализе литературного творчества классиков века, объединяемых задачей исследования национального опыта. Считая, что православие является религиозным источником, а национальная культура смысловым наполнением "новой" русской идеи, философ соединяет эстетический анализ художественного творчества с анализом духовно-религиозным. Здесь трехосновность человеческого существования, обозначенная философом как непременное условие бытия человека на земле (культуры, религии, государства, общества), находит практическое применение в анализе художественного предмета каждого из писателей.

11. И.А. Ильин раньше других смог почувствовать глубинные тенденции, определяющие развитие кризиса культуры, утраты духовного в жизни людей. Рассматривая эволюцию русской культуры в контексте духовного кризиса человечества XX в., философ приходит к важным выводам, которые способствуют адекватному анализу современных социокультурных явлений с позиций противостояния разрушительным процессам, а также поиску путей преодоления кризиса культуры, осознанию роли духовных сил в развитии общества и необходимости целостного подхода к их решению.

Практическая значимость исследования. Содержащиеся в диссертации анализ с точки зрения системного подхода религиозно-философской концепции русской культуры И.А.Ильина позволяет целостно представить проблемы современной культуры России, включая направленность и особенности духовного кризиса.

Результаты диссертационного исследования могут служить основой для создания концептуально целостных курсов культурологии, философии, эстетики, спецкурсов в вузах и других учебных заведениях, поскольку комплексный анализ культурологической концепции И.А.Ильина в общем смысловом и идейном поле русской религиозной философии делает возможным формирование междисциплинарных программ.

Апробация результатов исследования. Различные его аспекты нашли отражение в монографии, статьях, а также выступлениях на научно-практических конференциях различного уровня (региональные, всероссийские, международные). Результаты исследования использовались в преподавании учебных курсов, прочитанных студентам Ростовского государственного педагогического университета (2002-2003). Диссертация обсуждалась на совместном заседании отдела социальных и гуманитарных наук Государственного научного учреждения "Северо - Кавказский научный центр высшей школы" и кафедры философии и культурологии Ростовского государственного педагогического университета.

Структура диссертации определяется логикой последовательного решения основных задач исследования и состоит из введения, пяти глав, 16 параграфов, заключения, списка литературы из 395 источников. Общий объем работы - 303 с.

Место И.А.Ильина в философии культуры Русского зарубежья

Современная социокультурная ситуация характеризуется поиском новых ценностей и обращением к философскому потенциалу прошлого. Несмотря на активное изучение и анализ русского культурно-философского наследия, творчество религиозного философа, духовного писателя, литературного критика, правоведа Ивана Александровича Ильина до сих пор не до конца оценено.

Его автобиографические и философские работы говорят о нем как разноплановом философе и разносторонней личности. Современники по-разному оценивали Ивана Александровича Ильина, его личностные качества и проявления характера, нравственную, политическую и гражданскую позиции. Так, князь А.Д. Оболенский считал, что "мысль Ильина не длиннее воробьиного носа". Ф.Степун называл публичные выступления Ильина "религиозным помешательством неверующей души" , а иногда неправомерно причисляли его к "западникам" . Однако образная характеристика личности философа, данная П.Б. Струве, опровергает приведенные выше высказывания: "И.А. Ильин есть интересное и крупное явление в истории русской образованности. Формально - юрист, он по существу философ, т.е. мыслитель, а по форме - изумительный оратор или ритор в хорошем античном смысле этого слова. ... Такого, как он, русская культура еще не производила. И он в ее историю войдет со своим лицом, особым и неподражаемым, со своим оригинальным дарованием, сильным и резким. Во всех смыслах" .

В современных исследованиях, рассматривающих творчество И.А.Ильина, выделяется несколько направлений: 1) обстоятельный и критический анализ философии Ильина с учетом наслоений, убеждений и заблуждений, преобладавших в ту историческую эпоху (Ю.Т. Лисица, И.И. Евлампиев, И.В. Кондаков, А.А.Корольков, М.А. Маслин, В.И. Кураев, Д.Б. Цыганков и др.); 2) слишком общая, декларативная оценка его творчества. На фоне превосходных степеней и гипертрофированных характеристик Ильин представляется вождем национального движения, а его идеи - базой возрождения давно забытых понятий ("великий" русский философ, творчество которого напоминает "титанов эпохи Возрождения", "глубочайший истолкователь сущности русской цивилизации", "провозвестник Русской идеи", "глашатай систематического проведения национального воспитания граждан" ; 3) признание авторитетом представителями современного русского национализма самых разных политических "окрасок" - от коричневой до белой". Так, по мнению О.Д. Волкогоновой, творчество И.Ильина "вписало новую страницу в теорию русского национализма". Ссылаясь на якобы излишнее "превознесение Ильиным своего народа", она приходит к неожиданному выводу о том, что национализм у Ильина "тот самый знакомый, противопоставляющий свою нацию другим, прощающий ей то, что ставится в вину другим народам, идеализирующий особенности и черты своей нации и т.д." .

Объединяет последние два направления одна особенность - из творческого наследия Ильина "выхватывается" какое-то одно положение, незначительное по своей сути и содержанию и рассматривается вне контекста общей направленности его философии, нещадно эксплуатируется в реализации собственных целей. В целом для такого подхода характерна обращенность не столько к концептуальной и методологической стороне философии Ильина, сколько к конкретным взглядам по актуальным общественно-политическим проблемам. Таким образом, публикации, в которых личность и научная позиция Ильина представлены фрагментарно, искаженно и недостаточно доказательно, вызывают необходимость еще раз обратиться к личности философа и охарактеризовать в общих чертах особенности его творчества. Начнем с того, что обоснование Ильиным предмета философии, а для него это наука, вырастающая из духовного опыта человека, где ни логические аргументы и теоретические обоснования не могут создать условий для понимания бытия и появления экзистенциального опыта, - до сих пор вызывает споры относительно оценки его философских взглядов. Как правило, во многих работах, начиная с В.В.Зеньковского, представляющего Ильина как "покорно следующего за Гегелем" , завершая статьями современных справочных изданий , его взгляды чаще всего характеризуются как гегельянство, обогащенное идеями новейшей немецкой философии. Эта мысль превалирует в большинстве других справочных изданий, где Ильин характеризуется, прежде всего, как представитель "русского неогегельянства" или как "русский религиозный философ-неогегельянец" .

Более подробную информацию можно найти в современном философском энциклопедическом словаре, где освещаются правоведческие аспекты научной деятельности Ильина, исследование им вопросов государственного управления и регулирования в тоталитарных системах. Но учение об очевидности (о формировании духовного опыта человека), соединяющее в себе вопросы гносеологии, этики, эстетики, религиозного опыта и являющееся для Ильина центральным, некоторыми авторами определялось как его "неогегельянский путь к очевидности" . Лишь сравнительно недавно анализ учения об очевидности довольно полно был представлен авторским коллективом под руководством М.А.Маслина .

Представляется, что многие важные направления деятельности философа в области возрождения духовной культуры России не нашли должного отражения в Новейшем философском словаре. Сказанное мало относится к философу, правоведу, литературному критику, публицисту И.А. Ильину, работы которого отличает образное, глубокое изложение, актуальность, не 20 смотря на время их написания, а также к ряду высказываний, сделанных в различное время в его адрес .

Приведем лишь некоторые из этих важных суждений: "один из самых цельных русских мыслителей" (А.А. Корольков), "православный христианин, религиозно одаренный и, главное, церковный человек" (Ю.Т. Лисица), "философ волевой идеи" (В.И. Кураев). Н.Н. Полторацкий - автор глубоких работ об Ильине - подчеркивал, что он занимает особое место в плеяде русских мыслителей, создававших современную русскую религиозную философию . Ильина он относил к категории людей по-настоящему избранных, учителей, духовно-идейных и цельных. Полторацкий был прав, подчеркивая, что Ильин не вписывается в характерную для русской философии XX века традицию парности: учитель-ученик и преемственности, присушую научной школе (Н. Бердяев и Л. Шестов; П. Струве и С. Франк и др.). По справедливому наблюдению Б.Н. Любимова, на этом фоне фигура И.А.Ильина стоит одиноко . Однако факт издания основных трудов Ильина вначале за рубежом, затем в России свидетельствует о наступлении того времени, когда становятся очевидными их достоинства, а также то, что у Ильина есть чему поучиться и нынешним поколениям и будущим.

Идеи православия в книге "Аксиомы религиозного опыта"

Одним из основополагающих направлений исследований И.А.Ильина является философия религии. Его научные труды в этой области отличают неординарность, самобытность, глубокое осмысление и развитие идей православия. Какую бы тему он не раскрывал, в его общем подходе к проблеме всегда прямо или косвенно проявлялась религиозная и философская перспектива ("Путь духовного обновления", "Путь к очевидности", "Поющее сердце. Книга тихих созерцаний", "О сопротивлении злу силою" и др.).

"Вера", "верование" - эти понятия философ подчеркнуто разводил, отмечая, что сам русский язык придает идее "веры" два различных значения: одно связывает веру с потребностью верить, а другое - с потребностью веровать. Верят все люди, но по-разному: сознательно или бессознательно, злобно или добродушно, сильно или слабо. Можно верить в астрологические прогнозы, сны, гадания, в науку. Верят и безбожники все без исключения. "Только они верят не в Бога, как источник всякого духовного совершенства, а в земные "богопокинутые... обстояния...". "Веруют же далеко не все: ибо верование предполагает в человеке прилепиться душою (сердцем и волею и делами) к тому, что действительно заслуживает веры, что дается людям в духовном опыте, что открывает им некий путь к "спасению" (по слову Феофана Затворника)" .

Обосновывая причины появления религиозности, Ильин выделяет несколько видов мотивов. По его мнению, один верует, потому, что чего-то хочет и пока хочет; другой - потому что о чем-то думает и что-то понимает; третий - испытывает настоятельную необходимость преодолеть страх между смертью и жизнью; четвертый - потому что сверхчувственно воспринимает мир и в свете этого решает свои задачи; пятый - потому что вера расширяет узкие и жесткие рамки его как личности; шестой - потому что вера, наоборот, скрепляет и замыкает его личностный строй. Размышляя о том, что вера может разъединять людей, верование - объединять, философ в итоге дает свое понятие, в котором "вера", во-первых, является целостным жизненным опытом, во-вторых, выступает в качестве некого миросозерцания и что самое важное - как система действий .

Вывод, сделанный Ильиным закономерен т.к. является очевидным, что вера позволяет указать человеку его путь, определить его отношение к самому себе, к людям, к природе и ко всему главному в жизни. Ведь большинству из нас совсем не безразлично верит ли человек в пошлое, уродливое и разъединяющее или он верует в духовно-значительное и соединяющее. Потому верить по Ильину гораздо больше, чем признавать за истину. Такая постановка проблемы - понимания и обретения веры в контексте русской культуры имеет большое значение для рассмотрения ее основных констант.

В связи с этим представляется важными, рассматриваемые Ильиным, вечные вопросы веры, ее основы и пути формирования, а также проявления иррационального, сердечно-эмоционального верования в русской религиозной традиции. Почти во всех сочинениях - небольших статьях, эссе или объемных трудах - он обращается к проблемам души, религии, духовности, используя любую возможность показать их место и особое значение в жизни человека, достаточно убедительно пишет о религиозном кризисе. Называя его кризисом безбожия, философ отмечает, что этот кризис процесс характеризуется воинствующим безверием и подъемом безбожия. Это в полной мере можно отнести к нашему времени, когда утрачивается понимание сути духовной культуры и преобладают лжеценности, истинно важное подменяется развлекательными направлениями индустрии массовой культуры; когда естественная религиозность человека отторгается от истинных духов-ных источников. Характеризуя общую картину современности, о. П.Флоренский пишет: "Люди являются христианами по имени, в лучшем случае по своим убеждениям и своим делам, а на самом деле, как будто лишены мощи, которую дает вера" .

Ильин объясняет религиозную "немощь" человека, рассматривая непосредственные причины религиозного кризиса, подготовленного средневековой эволюцией ума и воли и разразившегося в XVIII - XIX вв. Одной из причин кризиса он называет торжество рассудка над вдохновением, внешнего опыта над внутренним. Вторая причина кроется в том, что человечество расшатало духовные основы своего бытия, заглушило в себе рели-готворящую силу духа - сердечное созерцание, а вследствие этого отмирает сердце культуры, жизнь становится бесцельной, люди становятся "слабыми в добре" и "сильными во зле". Третья причина кризиса религиозности заключается в его масштабах и непосредственно в учении о христианстве.

Описывая последствия кризиса, Ильин определял содержательную сторону задачи, разрешением которой будет занята Россия в будущем: разделение в культуре церковного и религиозного, внесение религиозно-православного духа в новую национально-светскую культуру и национально-светскую цивилизацию. Это отличие церковного от религиозного и церковного от национальной России, по мнению философа, осознавалось на протяжении двух веков после Петра, т.к. церковь и религиозность не одно и то же. Рассматривая пути выхода из религиозного кризиса, философ соединяет их направленность с общей проблемой христианской культуры, духовной культуры русского народа, его религиозности, поскольку она - живая первооснова истинной культуры, так как несет человеку дары, без которых последняя теряет свой смысл и становится просто неосуществимой (чувства пред стояния, задания, призванности и ответственности).

Национальное самоопределение русского народа

Философское осмысление проблемы национального самоопределения русского народа в работах Ильина сконцентрировано на определении национального особенного и всеобщего в тесной связи с историческими особенностями культуры России. Предметом его исследований было определение этнографической, исторической основы национальной культуры, особенностей национального мышления, психологического уклада русского народа, национального самосознания. Анализируя эту проблему, целесообразно обратить внимание на два важных взаимообуславливаю щих момента в концепции Ильина: первый связан со сложностями и историческими особенностями создания государства Российского, второй - с формированием на этом фоне национального самосознания русского народа, его национального характера.

Исходя из мысли из гегелевской мысли о том, что национальная культура не может находиться на высоком уровне, если она не создала самостоятельной религиозно-метафизической картины мира, Ильин утверждает о том, что духовный опыт и философическое созерцание составляет сущность национальной жизни. Сравнивая логику развития общечеловеческой сущности и призвания народа, он формулирует главный принцип его культурного и исторического развития. В его у выводах прослеживается важный тезис, сопоставляющий конкретного человека, представляющего собой индивидуальность, и народа, также выражающего собой неповторимость, проявляющуюся в национально-характерных формах.

Будучи убежденным сторонником целостности России, И.А.Ильин делает акцент на развитии духовных и нравственных начал государственности, единства ценностей русского народа: близости к Богу, вере в духовную силу народа, созданную им культуру. Он не раз подчеркивал, что Россия - единый живой организм: географический, стратегический, религиозный, языковый, культурный, правовой, государственный, хозяйственный и антропологический, и его расчленение может привести ко всеобщему распаду и разорению.

Многие исследователи, независимо от отношения к философскому наследию И.А.Ильина, были вынуждены признать его провидческую способность в отношении будущего национального устройства России (А.А.Корольков, Ю.И.Сохряков, В.И.Кураев, Ф.Грир). Предостережения Ильина оказались пророческими. В своих статьях он предупреждал о трудностях, которые встанут перед Россией в национальной сфере, об опасности превращения бывшего СССР в "Балканы". За много лет до случившегося философ предвидел, что условия жизни в образовавшихся в результате сепаратистских движений новых государствах будут не лучше, а хуже, чем в "имперской России", многие из них станут сателлитами иностранных держав, в результате через несколько лет их будет ждать иноземное рабство вместо всерусского объединения.

Предупреждения о разломе единого государства на осколочные на-ционализмы и возможное доминирование идеалов западной демократии относят Ильина к числу мыслителей, заранее предопределивших необходимость рассматривать нацию не только с точки зрения этноносителя, но и с позиций гражданского общества, несущего в его концепции духовные и нравственные начала государственности. Современность его идей подчеркивает также Ю.И. Сохряков, отмечавший, что рассуждения философа о федеративном политическом устройстве являются на протяжении нескольких лет актуальными для нынешней России. Нельзя не признать четкую определенность и востребованость размышлений Ильина, служащих отправным пунктом и теоретическим основанием для политических выводов в национально-государственном устройстве России, в определении понятия "национальные интересы" .

Один из зарубежных исследователей творчества И.А.Ильина писал, что возрождение интереса к нему в современной России началось именно с публикации работ по национальному вопросу: читатели были поражены совпадением прогнозов сорокалетней давности и реальных процессов в бывшем СССР . Хотя модель будущей российской государственности у Ильина носит иногда консервативно-утопический характер, особенно в части описания идеального типа правового государства (самодержавная монархия), в котором сильная власть гармонично уживалась бы с признанием свободы личности, социального и духовного творчества народа, некоторые ее положения представляют интерес, хотя бы потому, что сегодня на уровне государства обнаруживается негативное восприятие либеральных идей, демократических реформ. В последнее время, особенно во время выборов россияне демонстрируют приверженность идее сильного государства. В связи с этим позиция И.А.Ильина, предусматривающая конкретные пути экономических и политических преобразований России, непосредственно связанные с укреплением государства, представляет интерес.

Кратко проанализируем пути формирования и укрепления государственного устройства, предложенные Ильиным в рамках разработанной им культурологической концепции. Он полагал, что республиканская форма в России при нормальных обстоятельствах утвердиться не могла и появлялась только в период смуты и революций, а если и удерживалась какое-то время, то только в форме жесткой террористической диктатуры. Этим объясняется, с его точки зрения, тот образ жизни в России, который сложился, начиная с 1917 г. Убежденность в необходимости в России монархической формы правления русского образца, исходящего из православной веры, особенностей русского сознания и установок созерцающего сердца, стала стержнем культурологической концепции И.А.Ильина.

В связи с этим нельзя не отметить особое видение философом проблем духовных и нравственных начал государственности и путей построения духовно обновленной России. Вопросы, связанные с проблемами национального самоопределения, рассматриваются Ильиным в контексте традиций христианской культуры: истории, особенностей русского национального характера, правосознания, миросозерцания, в наибольшей степени определившими лицо России, ее исторический, духовный облик. Культурологический подход Ильина основывается на глубоком анализе развития исто-рии России, национального своеобразия русской культуры, особенностей формирования характера русского народа и его проявления в общей исторической судьбе, где особая роль отводится единству территориальных, климатических, геополитических факторов и условий. Именно это учитывается многими современными исследователями при определении теоретико-методологических основ социокультурных и государственных преобразований в России, их характера и тенденций .

Принцип художественности как критерий в анализе литературного материала

В своей работе "Основы художества. О совершенном в искусстве" Ильин изложил свою эстетическую концепцию, согласно которой истоки подлинного искусства всегда имеют духовно-религиозный характер. В рамках этой концепции им определяется критерий художественности и излагаются основы литературной критики, имеющие предметно-феноменологические корни.

Необходимо отметить, что русская литература и философия, отражающие тенденции развития русской культуры, эстетики, связывали понятия нравственности и художественности. В середине XIX - начале XX в., по мнению исследователей на передний план в русской культуре выступает критика, для которой литература была не только предметом литературной рефлексии, но и общественной, политической жизни. В.С.Соловьев характеризовал литературные реакции своего времени как "противоположные крайности", "искусство для искусства" .

Ильин называл это явление "грехами" русской литературной критики, когда художественное произведение измеряется "нехудожественными мерилами" (партийными, революционными, монархическими, либеральными, конфессиональными и др.), совершенно чуждыми искусству. С точки зрения Ильина, русская литературная критика конца XIX - начала XX в. находилась на уровне, который можно назвать историко-литературной справкой или формально-педантичным анализом, или дилетантским импрессионизмом, являющимся в литературном отношении вполне талантливым, но эстетически бесформенным и духовно слепым отражением содержания жизни. "Искусство имеет свое измерение, - пишет Ильин, обозначая собственную позицию художественного критика, - измерение духовной глубины и художественного строя" . Постановка и дальнейшая разработка Ильиным проблемы художественности в искусстве адекватно отражала общие тенденции и потребности русской культуры.

Одним из положительных моментов в противостоянии литературной критики и литературы было обозначение одного из спорных направлений в дискуссии представителей эстетической критики и реальной критики - определение художественности. "Художественность, художественная форма произведения искусства, родовые признаки искусства, - описывает И.В. Кондаков точку зрения реалистов, - все это трактовалась как необязательная "внешность" произведения, "прилагаемые" к нему дополнительные "красивости", совершенно случайные и посторонние содержанию" . Как бы отвечая на спорные вопросы, поставленные литераторами и критиками конца XIX в., Ильин, утверждая, что художественная критика не может демонстрировать восторг или негодование или пересказ "своими словами" того, что создал художник. Прежде всего, она является аналитическим разложением формы произведения.

И.А.Бунин, негативно отзывавшийся о критиках-эстетах, разбивающих и разделяющих жизнь с позиций литературы, также считал, что вообще мало кто способен понять и оценить такое явление, как художественность . Но наиболее остро этот вопрос ставил Ильин т.к. по его мнению, именно этот труднейший вопрос является решающим для всего искусства, но и для культуры. В рассмотрении обозначенной темы, полагал он, исследуется и развертывается не только проблема критерия, но и более глубокие и серьезные вещи - проблема основного состава искусства, его призвания, его цели и власти .

Он считал, что критика только тогда будет способна дать эстетически обоснованное и духовно-углубленное освещение творческого наследия художника, когда сможет выделить в художественном произведении четыре составляющих: акт, материю, образ и предмет. В полной мере их содержание раскрыто в эстетической концепции философа, которая требует пояснения. Так, Ю.Т.Лисица, анализируя различные философские течения, приходит к выводу, что эстетика Ильина имеет совсем иную, чем у других философов, природу. Рассматривая влияние догмата троичности, который осмысливался философами в терминах Добра, Истины и Красоты, а мир и человек понимались как ее отражение (Истина открывалась, Добро делалось, Красота творилась), Лисица проводит интересные параллели между смысловым содержанием эстетических концепций В.Соловьева (символико-модернистской) и концепцией Ильина (предметно-феноменологической), обозначает основные свойства концепции последнего: объективность и религиозность . Соглашаясь с его подходом, мы полагаем, что эстетическая концепция Ильина религиозна и максимально приближена к Богу в объяснении процесса творчества, духовного смысла и очевидности.

Мы же сосредоточим свое внимание на анализе таких понятий эстетической концепции Ильина как "художественность", "художественный акт", "художественный предмет", которые одновременно являются смысловыми опорами в художественном анализе произведения искусства. Обосновывая принципы художественности, он исходит из сформулированной им концепции духовной очевидности, и полагает, что любое явление и состояние наполнено духовным смыслом, содержит духовный предмет, постижение которых позволяет достичь "очевидности" в его раскрытии.

Перечисленные выше определения можно найти в работе Ильина "Религиозный смысл философии. Три речи. 1914 - 1923". В ней, называя философию "духовным деланием", определяя ее основные задачи и научный предмет, мыслитель как бы очерчивает смысловое и терминологическое поле "основ художественности" и "художественного предмета". В чем заключается обозначенная выше связь двух работ и их общая идейная за-данность? Прежде всего, в центральной точке - главной в обосновании различных по направленности, но общих по предназначению и смыслу, познавательной, творческой деятельности художника-творца и философа. В формулировании своих выводов он опирается на разработанную им концепцию духовной очевидности, синтезирующую рационалистические и феноменологические традиции, философию жизни.

Анализ двух работ с точки зрения определения их логического построения и обоснования центральных положений концепции духовной очевидности, показывает, что ее структурные составляющие служат базой для построения этической и эстетической концепций, выявления основ и принципов художественности. Перечислим смысловые параллели: "научная очевидность" в философии и "духовная очевидность" в эстетике и литературной критике; растворение субъекта в предмете и растворение предмета в субъекте. Орудием философского познания Ильин.называет "живое существо" самого философа, а эстетического предмета - духовный опыт художника. В формировании такого опыта важно наличие "живого центра духовных содержаний", такого же управляемого, как и центр эстетического предмета, имеющий центростремительные и центробежные пути, соединяющие душу художника со зрителем. Ильину во всем: в определении цели философии или критерия художественного совершенства - важно понять духовный смысл. Именно его должна искать философская мысль в содержании всякого явления - не знаковое его проявление (видимое, слышимое, телесное и т.д.), а духовное. И в отношении художественного предмета, для которого знаком служат эстетические образы (чувственные и нечувственные и т.д.), по его мнению, необходим поиск духовного содержания.

Период конца XIX в. – первой половины XX века ознаменовался бурным развитием религиозной философии и её противостояния революционно-демократической идеологии в России. Это период русского духовного ренессанса или «серебряного века» русской религиозной философии (продолжавшийся в вынужденной эмиграции русских философов после 1922 года).

Основными вопросами религиозной философии этого периода являются:

1. Осмысление божественной природы космоса и божественного преображения мира, божественного и творческого призвания человека. Получает дальнейшее развитие учение В. Соловьева о Софии – софиология. Оно представлено в сочинениях С. Булгакова, П. Флоренского, Н. Лосского, С.Франка и др.

2. Изучение истоков конфликта между интеллигенцией и народом, раскола внутри интеллигенции. Эта проблема представлена в статьях сборников «Вехи» 1909 г., «Из глубины» 1918 г. Авторы сборников – Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков и другие осуждали революционные призывы к народу и видели подлинную заботу о народе в его воспитании и культурном просвещении.

В 20-е годы в эмиграции издан сборник «Смена вех», который содержал обращение к эмигрантам и призыв признать власть большевиков, вернуться в Россию и принять участие в создании новой великой России. Особенно популярной становится концепция «евразийства». Её сторонниками были С. Франк, И. Ильин, Н. Бердяев, Н. Лосский и др. Философия евразийства утверждает необходимость создания «новой идеологии» в интересах человечества в целом, сильного «религиозно-национального русского государства», которое сможет гармонизировать интересы людей разных национальностей и вероисповеданий. Евразийцы (как и славянофилы) не признавали европейскую многопартийную систему демократии и парламентаризма, считая их средством развращения христианских народов.

Впоследствии (в сборнике «Из-под глыб», 1974 г.) проблема конфликта внутри интеллигенции поднималась в статьях диссидентов, выступавших против репрессий советской власти, за расширение свобод человека.

«Проблемы идеализма ». Сборник религиозно-философских статей, в которых впервые проявился русский либеральный консерватизм, 1902 г., (С.Н. Булгаков, Е.Н. Трубецкой, П.Б. Струве, H.A Бердяев, С.Л. Франк, С.А. Аскольдов, С.Н. Трубецкой, П.И. Новгородцев, Б.А. Кистяковский и др.).

«Вехи . Сборник статей о русской интеллигенции » , 1909 г., (Н.А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М.О. Гершензон, А.С. Изгоев, Б.А. Кистяковский, П.Б. Струве, С.Л. Франк).

«Из глубины. Сборник статей о русской революции » , 1918 г., (C.A. Аскольдов, Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, В.И. Иванов, А.С. Изгоев, С.А. Котляревский, В.Н. Муравьев, П.И. Новгородцев, И.А. Покровский, П.Б. Струве, С.Л. Франк).

«Смена вех» .Сборник статей русских эмигрантов, послужил идейной основой сменовеховского движения, 1921 г., (Ю.В. Ключников, Н.В. Устрялов, С.С. Лукьянов, А.В. Бобрищев-Пушкин, О.С. Чахотин, Ю.Н. Потехин).

«Из-под глыб». Сборник статей инакомыслящих интеллигентов, выступавших против репрессий в СССР, Париж, 1974, (А.И. Солженицын, И.Р. Шафаревич, М.С. Агурский, М.К. Поливанов, Ф.Г. Светов, Е.В. Барабанов, В.М. Борисов);

3. Дискуссия начала XX века о соотношении Добра и Зла. Л. Толстой выступил с теорией «непротивления злу силой» и хотя у неё было много критиков, она оказала большое влияние на культурные процессы XX века (на Движение неприсоединения в 40-50-е годы).

4. Дискуссия о характере русской духовности, русского народа, о судьбе России. Этому вопросу посвящались сочинения Н. Бердяева («Судьба России», «Русская идея»), Н.О. Лосского («Характер русского народа»), И.А. Ильина («О русском национализме», «Что сулит миру расчленение России»), философско-историческая публицистика Г.П. Федотова и других.

Бердяев Николай Александрович , 1874–1948 гг., сочинения: «Философия свободы. Смысл творчества», «Судьба России», «Новое средневековье. Размышление о судьбе России и Европы», «Философия неравенства», «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики», «Русская идея», «Самопознание. Опыт философской автобиографии», «Истоки и смысл русского коммунизма».

Лосский Николай Онуфриевич , 1870–1965 гг., сочинения: «Обоснование интуитивизма», «Мир как органическое целое», «Основные вопросы гносеологии», «Свобода воли», «Условия абсолютного добра», «История русской философии», «Характер русского народа».

Ильин Иван Александрович , 1883–1954 гг., сочинения: «Религиозный смысл философии. Три речи», «О сопротивлении злу силой», «Путь духовного обновления», «Основы христианской культуры», «О совершенном в искусстве», «Яд, дух и дело большевизма», «Коммунизм или частная собственность», «Против безбожия», «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний», «О русском национализме», «Что сулит миру расчленение России».

Федотов Георгий Петрович , 1886–1951 гг., «Святые древней Руси (Х–XVII вв.)», «Россия, Европа и мы», «Трагедия интеллигенции», «Национальное и вселенское», «Будет ли существовать Россия?», «Судьба и грехи России».

Н.А. Бердяев отмечал, что характер русского народа крайне противоречивый: с одной стороны – это народ, почитающий святость, совестливость, доброту, жалостливость; а с другой стороны, он может показать всю низость скотоподобия, звериной жестокости. Народ может проявлять страстность и силу воли, правдолюбие, а также хулиганство и неорганизованность («вечно бабье»). От характера народа непосредственно зависит и судьба России. Русскую идею Бердяев определил как неприятие мира, лежащего во Зле, как устремленность к Иному миру высшей Правды, как устремленность к спасению всего человечества от мирового Зла. Русская идея имеет эсхатологический характер, отражает устремленность к концу злого мира.

Обеспокоенность будущим России – это основная тема творчества религиозного философа И.А. Ильина в период его изгнания (с 1922 г.). Он стремился понять истоки глубокого политического, хозяйственного и духовного кризиса в период большевистской революции и строительства социализма (так оценивали многие интеллигенты-эмигранты противоречивость событий в России). Он, как и другие эмигранты, верил в возрождение духовных сил России и стремился сформулировать перед патриотической интеллигенцией основные задачи будущей Программы Возрождения, изложенной им в статьях конца 40-х начала 50-х годов XX века. В основе этой Программы должна лежать истина (или очевидность) Разума, которая добывается только с помощью «сердечного созерцания » (или созерцающей любви). Именно это качество в докризисный (дореволюционный) период лежало в основе православной веры, правосознания, военной доблести, русского искусства, медицины, благотворительности, идеи справедливости и многонационального братства. Общая философская формула для воспитания новых русских людей – это Предметность сердца, воли и дел. Она проявляется в чувстве собственного духовного достоинства, в живой совестливости , высоком чувстве ответственности и непрерывном предстоянии Богу. И. А. Ильин призывает к возрождению первоосновы живой религиозности , которая являлась сущностью белого движения: труда ,дисциплины ивдохновения .

Русский народ почитает православную веру как корень всех его действий во всех возможных житейских комбинациях. Д.А. Хомяков подчеркивал, что русский народ усвоил значение православной веры в её трансцендентальном значении, как начала всепроникающего и заслоняющего все другие акциденции (особенности). Истинная вера есть действительно субстанция народа. Русский народ назвал себя православным и этим предрешил свою историческую программу – осуществить Православие в вере и в жизни. В русской религиозной философии особенно подчеркиваются позитивные качества православной веры:

Первая особенность православной веры – гармоничное единство её с жизненными действиями;

Вторая особенность православия – это освобождение человеческого духа, свобода души и ума, освобождение от рабства страстей и заблуждений;

Третья особенность православия – широта кругозора, свобода отношения к разным событиям (в т.ч. государственным и общественным), постоянное внимание к сути вещей.

Выдающейся способностью русских людей Д.А. Хомяков называет «объективность : способность видеть вещи как они есть, с возможно меньшим помрачением взгляда предвзятыми понятиями, мешающими видеть действительное и заставляющее видеть, чего нет». Эта черта обусловлена строем ума и души. Д.А. Хомяков называет два существенных фактора культурного православия . Первый состоит в способности видеть в «чужом» - брата, находить точки сближения, считая, что перед Богом – все люди братья. Понимание такого равенства облегчает русскому народу общение с другими народами. Второй фактор культурного православия: осознание народом того, что внешняя сторона, форма быта, язык рассматриваются как совершенно несущественные при оценке других людей, православный человек проявляет большую терпимость к чужим обычаям и языкам и слишком охотно усваивает эти чужие обычаи и языки в практических целях, для удобства. Такой широкий взгляд, не боящийся утратить свое, по мнению Д.А. Хомякова, происходит из православного христианства, его отношения к форме вообще и из уверенности, что буква мертвит, а дух животворит.

Д.А. Хомяков писал: «Русский православный дух не боится облекаться в какую угодно форму…оно себе не изменит…от этих внешностей». Первый шаг к проявлению православного понимания взаимоотношений людей и народов выражается в том, что устраняется всякая горделивая исключительность.

Русская православная философия не абстрактно, а предметно обращала человека к истокам всего лучшего и высшего – к излучению и энергии действительно Высшего и Совершенного Начала, утверждал И.А. Ильин. Религиозность он считал живой первоосновой истинной культуры. Предстояние Богу «подъемлет сначала взор человека, потом сердце его и волю его; оно вызывает в нем новые мысли , новое понимание себя, других людей и всей вселенной…Его око начинает видеть новые «пространства», усваивает их и приобщает их к своей жизни...душа переживает священное окрыление…сердце воспринимает новые, горние лучи…Воля его научается выходить из всего личного, мелкого и пошлого и сосредоточивается на лучшем, на объективно-лучшем, на совершенном…пробуждается живая совесть … как творческая энергия …любви и воли, направленная вперед, в будущее, к предстоящим совершениям». Ильин видел в этом преображение православного человека и его восхождение к пониманию своего высшего счастья на земле – обретения духовного достоинства и призвания.

Философское обоснование и обновление православной веры предприняли не только славянофилы, а также Н. Бердяев, П. Флоренский, С. Булгаков. В их сочинениях традиционная религиозно-философская модель теизма обретает черты «софийности» и космичности. Бердяев подчеркивает, что русская православная религиозность сформировала особый тип человека – русского человека с его душевной мягкостью, нелюбовью к могуществу этого мира и устремленностью к Царству Божьему. В основе русской духовности лежит традиция христианского милосердия, Россия несёт миру братство людей и свободу духа.

Франк Семен Людвигович , 1877–1950 гг., «Крушение кумиров», «Смысл жизни», «Духовные основы общества. Введение в социальную философию», «Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии», «Свет во тьме. Опыт христианской этики и социологии», «С нами Бог. Три размышления», «Реальность и человек. Метафизика человеческого бытия»;

Булгаков Сергей Николаевич , 1871–1944 гг., «Философия хозяйства», «Свет невечерний», «Философия имени»;

Трубецкой Сергей Николаевич , 1862–1905 гг., «Метафизика в Древней Греции», «Учение о логосе в его истории»;

Трубецкой Евгений Николаевич , 1863–1920 гг., «Миросозерцание В.С. Соловьева», «Метафизические предположения познания», «Смысл жизни», «Два мира в древнерусской иконописи», «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке»;

Флоренский Павел Александрович , 1882–1943 гг., основное сочинение «Столп и утверждение истины», «Имена», «У водоразделов мысли»;

Зеньковский Василий Васильевич , 1881–1962 гг., основное сочинение «История русской философии»;

Шпет Густав Густавович , 1879–1937 гг. «Очерки развития русской философии»;

Метафизические проблемы русской философии:

Тема смерти и рождения, победы над смертью, тема о «метафизической глубине пола», значение Воскресения. Бердяев в сочинении «Русская идея» сравнивает мысли трёх философов – В. Соловьева, Н. Федорова и В. Розанова. У В. Соловьева энергия пола, любовь-эрос ведут к личному бессмертию, у Н.Ф. Федорова энергия пола воскрешает умерших отцов, у В.В. Розанова энергия пола освящается (в этом обнаруживается возрождение языческого), т.к. рождает новую жизнь и этим побеждает смерть. В русской религиозной философии Воскресение – это космическая тайна, а не догмат (как в католицизме);

Тема призвания русского народа. Н. Бердяев показывает, что русская мессианская идея обусловлена метафизическим свойством России – её огромностью; великая русская духовная культура возникает в огромной стране и у огромного народа, но она обличает все зло огромной империи, ориентирует человека на преображение и просветление.

Философская модель русского «космизма» представлена в сочинениях К.Э. Циолковского, В.И. Вернадского и А.Л. Чижевского.

Философская модель «пассионарности» как энергии исторического действия представлена в сочинениях «последнего евразийца» Л.Н. Гумилева.

Идея любви, выдвинутая Л. Н. Толстым и его последователями, страдает, однако, не только чертами наслажденчества, безволия, сентиментальности, эгоцентризма и противо-общественности. Она описывает и утверждает в качестве идеального состояния чувство в известном смысле бездуховное ипротиводуховное; и эта особенность сентиментальной любви имеет, может быть, наибольшее значение для проблемы сопротивления злу.

Как уже показано выше, все миросозерцание Л. Н. Толстого выращено им из морального опыта, который заменил или вытеснил собою все другие источники духовности в человеке, обесценив их или устранив их совсем.

Так, моральный опыт заменяет собою религиозный опыт и занимает его место . Мораль выше религии, она судит своим критерием всякое религиозное содержание и утверждает пределы своего опыта как обязательные для религии. Вся глубина религиозного восприятия, религиозного предмета, религиозной тайны и символики, все богатство положительной религии – критически и скептически пропускается сквозь душную теснину личного морального переживания, полуслепого, ограниченного и самодовольного. Вооруженный «простым здравым рассудком» во всей его плоской скудости, моралист перебирает и разбирает догматы и обряды христианской церкви, отметая все, что ему.кажется странным и непонятным, и принимая каждое близорукое соображение свое за проявление критической честности и мудрости . Идея о том, что религиозным измерением проникается, освящается и углубляется вся духовная культура и что постольку житейски-обывательский рассудок с его «трезвостью» и прозаичностью теряет свою компетентность, – остается ему чуждою; ибо он не видит того, что всякоедуховное состояние человека (а не только моральное) ставит его перед лицо Божие, дает ему живой, самоценный опыт тайны и скрытого в тайнеоткровения. И, не подозревая, по-видимому, что творимое им дело есть в глубоком смысле пошлое дело, он издевается над недоступною для него тайною и глубиною и придает своему рассудочно-моральному миросозерцанию характер религиозного нигилизма.

Подобно этому, моральный опыт утверждает свое верховенство и в сференауки. Не усматривая духовную самоценность истины и ее измерения, моралист считает себя верховным судьею надо всем тем, что делает ученый: он судит его дело и его предметы , измеряя все мерою моральной пользы и морального вреда , судит, осуждает и отвергает, как дело праздное, пустое и даже развратное . Вся научная культура, поскольку она не обслуживает заданий сентиментальной морали и не поставляет моралисту «нужного» ему материала, объявляется делом дурным и вредным, порождением праздного любопытства, профессионального тщеславия и обмана . Умственный труд вообще не есть труд, а симуляция и болтовня ленивого и хитрого человека . Духовно-самоценная категория истины ничего не говорит личному опыту Льва Толстого, и он отметает ее, не понимая того, что измерением истины как таковой проникается, осмысливается и поддерживается вся духовная культура: ибо в действительности всякое духовное состояние человека таит в себе некую истину и несет ему некое ведение. Границы личного духовного опыта оказываются узаконенными и здесь? Научное знание рассматривается с точки зрения морального утилитаризма, и это придает всему миросозерцанию характер своеобразногонаучного нигилизма.

Тот же самый моральный утилитаризм торжествует и в отношении кискусству. Самоценность художественного видения отвергается, и искусство превращается в средство , обслуживающее мораль и моральные цели. Художественность допускается, если она несет в себе «доступное всем людям всего мира» морально-полезное поучение , и отметается как произведение праздности и проявление разврата , если она в себе его не несет или если она «учит» чему-нибудь морально-непризнанному. Всякое произведение искусства, не говорящее личному опыту морального утилитариста, отвергается и высмеивается , зато всякий морально-полезный продукт одобряется и превозносится , нередко вопреки своей эстетической несостоятельности. Рассудок моралиста последовательно делает все выводы, рисуясь своею прямолинейностью и парадоксами. Эстетическое измерение извращается и угасает; всепроникающая, утончающая и углубляющая сила художественного видения, призванная не морализировать, а видеть в образах Божественное и строить форму человеческого духа, – слабеет и меркнет, уступая место нравоучительному резонерству Моралист стремится навязать искусству чуждую ему природу и утрачивает его самобытность, его достоинство и его призвание. Он сам видит это, сознает и выговаривает это в форме определенного принципа и учения и тем самым придает всей своей теории черту своеобразного эстетического нигилизма.

Еще острее оказывается то отрицание, с которым моралист подходит к праву и государству. Духовная необходимость и духовная функция правосознанияускользает от него совершенно . Вся эта сфера драгоценного, воспитывающего душу духовного опыта не говорит его личному самочувствию ничего; он видит здесь только самую поверхностную внешность событий и деяний; он квалифицирует эту внешность как грубое «насилие» и произвольно характеризует скрывающиеся за этим «насилием» намерения как злые, мстительные, своекорыстные и порочные. Право и государство не только не воспитывают людей, но развивают в них дурные черты и склонности; государственные деятели отвечают созерцательно-организованным и лицемерно-оправдываемым злом на «редкие попытки насилия», исходящие от «так называемых убийц, грабителей и воров» и других несчастных, падших братьев. Сочувствие сентиментального моралиста оказывается всецело на стороне этих несчастных , а деятельность государственно мыслящих патриотов объявляется «самой пустой и притом же вредной человеческой деятельностью» . Естественно, что гнев его обрушивается с особенной силой на всю ту сферу духовного компромисса, к которой оказывается вынужденной государственная власть и личное участие в которой является для гражданина несением ответственного и почетного бремени: функция охраны, функция пресечения, функция суда, функция наказания, функция меча – глубоко возмущают сентиментальную душу и вызывают у нее слова отвращения и клеймящего негодования. Понятно также, что вместе с отвержением права как такового отвергаются и все оформленные правом установления, отношения и способы жизни: земельная собственность , наследование, деньги, которые «сами по себе суть зло» , иск, воинская повинность , суд и приговор – все это смывается потоком негодующего отрицания, иронического осмеяния, изобразительного опорочения. Все это заслуживает в глазах наивного и щеголяющего своею наивностью моралиста-только осуждения, неприятия и стойкого пассивного сопротивления . Неизбежным выводом изо всего этого отвержения является, наконец, и отрицание родины, ее бытия, ее государственной формы и необходимости ее обороны . Моральное братство объемлет всех людей без различия расы и национальности и тем более независимо от их государственной принадлежности: братского сострадания достойны все, а «насилия» не заслуживает никто; надо отдать отнимающему врагу все, что он отнимает, надо жалеть его за то, что ему не хватает своего, и приглашать его к переселению и совместной жизни в любви и братстве. Ибо у человека нет на земле ничего такого, что стоило бы оборонять на жизнь и смерть, умирая и убивая.

Сентиментальный моралист не видит и не разумеет, что право есть необходимый и священный атрибут человеческого духа, что каждое духовное состояние человека есть видоизменение права и правоты и что ограждать духовный расцвет человечества на земле невозможно вне принудительной общественной организации, вне закона, суда и меча. Здесь его личный духовный опыт молчит, а сострадательная душа впадает в гнев и «пророческое» негодование. И в результате этого его учение оказывается разновидностью правового, государственного и патриотического нигилизма.

При таком слепом и наивно морализирующем подходе все огромное хранилище духовной культуры оказывается опустошенным и сокровища его извергнутыми, все творческое духовное напряжение человеческого духа оказывается осужденным и запрещенным. Религиозно обескрыленный, осмеянный и низведенный; познавательно обессиленный и ослепленный; художественно урезанный и порабощенный; лишенный прав, обороны и родины-человек остается к концу этого противодуховного циклона жалким существом об одном, моральном измерении, и высшим призванием его оказывается самопонуждение к безвольно-сентиментальной жалости.Сентиментальный моралист знает только одно измерение совершенства- моральное; вся сущность духа, вся жизнь духа сводится для него к моральному самоулучшению; и все моральное достижение сводится для него к насыщению души жалостливым состраданием. И в результате этого все пониманиечеловека, добра и зла - становится мелким, плоским и бездуховным .

Если усвоить эту точку зрения и довериться ей, то окажется, что человек не есть индивидуальный дух с живым отношением к живому и личному Богу, со священными правами на участие в жизни богосозданного мира, с видением нечувственной тайны и чувственной красоты, с изучением закона и ведением мудрости… Нет, все это отвергнуто и погашено. Человек есть – с одной стороны – страдающий субъект и тем самым объект жалости и сострадания, с другой стороны-он есть жалеющий субъект и соответственнообъект, ограждаемый от страдания. Вся жизнь человечества сводится к тому, что люди страдают и причиняют друг другу страдания, что люди то жалеют, то не жалеют друг друга. Хорошо, когда люди жалеют друг друга, не мучают и «соединяются» ; плохо, когда люди друг друга не жалеют, мучают и разъединяются. Высшая цель человечества – жалеть и не мучить; высшее совершенство, доступное человеку, сводится ко всеобъемлющей жалости (всех жалеть, всей душой); праведная деятельность состоит в ограждении всех от страданий, хотя бы ценою своих страданий и своей жизни. Дальше этого сентиментальный моралист не видит, не показывает, не учит, не зовет. Мало того, он отвергает и осмеивает все остальное.

Именно в этом обнаруживается с полною очевидностью ограниченность и упрощенность его жизнепонимания. Сентиментальность его-эта повышенная и обостренная, но беспредметная и безвольная чувствительность -чрезвычайно легко, быстро и остро отвечает на всякую человеческую неудовлетворенность, на всякое чужое страдание; она ранится им, содрогается, ужасается и начинает безвольно мечтать о его устранении, о его прекращении, о его конце. И к этому сводится вся жизненная «мудрость». Страдание есть зло, это первая, скрытая аксиома этой мудрости, из которой выводится все остальное. Если страдание есть зло, то и причинение страданий (насилие!) есть зло. Наоборот, отсутствие страданий есть добро, а сочувствие чужим страданиям есть добродетель . Этим определяется и судьба нашей основной проблемы: в борьбе с страданием-допустимо ли причинять новые страдания, умножая и осложняя их общий объем и состав? Ответ ясен: нет смысла громоздить Пелеон на Оссу… «Сатану нельзя изгнать «сатаною», «неправду» нельзя очистить «неправдою», «зло» нельзя победить «злом», «грязь» нельзя смыть «грязью» . И ответ этот только последователен: если страдание действительно есть зло, то кто же согласится увеличивать его объем, стремясь к уменьшению этого объема? Или – кто согласится вступить на «путь диавола» для того, чтобы на него не вступать?..

Так вскрывается первооснова сентиментальной морали: она покоится напротиводуховном гедонизме.

Вопреки всему этому в действительности человек с его природой, его влечениями, способностями и заданиями устроен так, что легче всего ему дается удовлетворение потребностей и наслаждение и труднее всего ему дается воля к духовному совершенству, усилия, возводящие к нему, и достижение его. Человека всегда тянет вниз, к наслаждениям, и особенно к чувственным наслаждениям, и редко влечет его вверх, к совершенному, егоувидению и созданию. Путь вверх открывается человеку и дается ему, но дается только в страдании и только благодаря страданиям. Ибо сущность страдания состоит прежде всего в том, что для человека оказывается закрытым или недоступным путь вниз, к низшим наслаждениям. Эта закрытость низшего пути не означает еще духовного достижения, но есть первое и основное условие восхождения. Не всякое страдание, не всякого человека и не всегда – возводит и одухотворяет, ибо здесь необходима некая верная направленность страдающей души и некое внутреннее умение. Но всякое подлинно духовное движение и достижение вырастает из страдания, давнего или нового, кратко-глубокого или долго-длительного, забытого или незабвенного. К Богу восходит только та часть, только та сила души, которая не нашла себе наслаждения и успокоения в первобытном, земном отправлении; только та, которая не изжилась в слишком человеческих удовлетворениях, которая не радовалась им, а страдала, и стыдилась, и ужасалась от их приближения. Страдание есть цена духовности и предел для животности; это есть грань беспечному наслажденчеству, увлекающему и совлекающему человека; это есть источник воли и духа, начало очищения и видения, основа характера и умудрения. Поэтому жизненная мудрость состоит не в бегстве от страдания как от мнимого зла, а в приятии его как дара и залога, в использовании его и окрылении через него. Это приятие должно быть совершено не только для себя и за себя, но и для других. Оно не означает, что человек будет нарочно мучить себя и ближних; но оно означает, что человек преодолеет в себе страх перед страданием, перестанет видеть в нем зло и не будет стремиться прекратить его во что бы то ни стало. Мало того: он найдет в себе решимость и силу причинить страдание и себе, и ближнему - в меру высшей, духовной необходимости, заботясь об одном, чтобы это страдание не повреждало силу духовной очевидности и духовной любви в человеке. Ибо дух больше души, а страдание есть цена духовности.

Именно перед этим трагическим законом человеческого существа сентиментальный моралист остановился, содрогнулся и не принял его . Он не принял такую цену одухотворения и закрыл себе глаза на основную трагедию человека. Он испытал страдание как зло и отверг его. Согласно этому отвержению, он начал искать путь к внутреннему наслаждению и нашел его в упоении жалостью; он начал жалеть всякого страдающего и положил как высшее- непричинение страданий другим. И далее, он не только отверг страдающий путь, но и самую цель страдающего восхождения: дух. Сентиментальность его излилась в гедонизм и привела его к противодуховности. Вся духовная сокровищница, все духовное делание человечества было осуждено и отвергнуто ради того, чтобы люди не мучились и не «обижали» друг друга, – ради единственного, высшего достижения:всеобщего наслаждения всеобщею взаимною жалостью.

Этот сентиментальный гедонизм учит, что нет на свете ничего высшего, во имя чего людям стоило бы страдать самим и возлагать страдания на своих ближних. Вся задача в том, чтобы все внутренне претворили свое страдание всострадание и тем проложили себе путь к высшему наслаждению. Выше этого идти некуда и незачем. «Насильственно» этого нельзя достигнуть, и потому «насилие», как бесцельно умножающее страдания людей, осуждается безусловно. Но это и означает, что духовный нигилизм есть порождениесентиментального гедонизма; учение о непротивлении злу насилием есть последовательный вывод из того и другого.

Все это может быть выражено так: мораль Л. Н. Толстого видит в идее добра элемент любви и не видит элемента духа. Поэтому она утверждает как высшую ценность бездуховную и противодуховную любовь, которая оказывается безвольной, сентиментальной жалостью и совлекает вслед за собою все высшие жизненные ценности на уровень элементарной, инстинктивной душевности. Соответственно с этим мораль Л. Н. Толстого видит в идее злаэлемент ненависти и не видит элемента противодуховности. Поэтому она усматривает самый тяжкий грех во вражде или ее внешних проявлениях, осуждает духовно верное отъединение незлодеев от злодеев и не замечает, что она сама включает в свой «идеал» черту сущего зла – противодуховность. Вследствие этого все учение о добре и зле оказывается искаженным и несостоятельным. «Добро» предстает в образе мелком и плоском, гедонистически-самодовлеющем, духовно мертвенном и сентиментально-идиллическом. «Зло» предстает в образе сравнительно безвредном (внешнее насилие), легко преодолимом, лишенном своей существенной ядовитости и в то же время вызывающем у моралиста несоответственно преувеличенное, аффектированное негодование. Все размежевание добра и зла оказывается неверным: духовно-нигилистические, сентиментально-пошлые, безвольные и духовно-безответственные настроения и поступки относятся к добродетельным; напротив, деяния героически-волевые, пророчески-гневные, пресекающие зло и карающие злодея, причисляются к самым позорным и низменным проявлениям человека . И надо всем этим царит прямолинейность рассудка и наивность рассуждающего обывателя.

Естественно, что вместе с отвержением духа и решительным предпочтением бездуховной, жалеющей и наслаждающейся души все в жизни перемещается и обесценивается. То, во имя чего человеку стоит, жить на земле и страдать, отпадает, а то, что остается и стремится занять место отпавшего, оказывается не таковым, чтобы из-за него стоило страдать и умирать.

В самом деле, духовное начало в человеке есть источник и орудиебожественного откровения; оно дает человеку нечто такое, из-за чего стоит жить, стоит воспитывать себя и других, нести страдания и поднимать бремена; здесь есть драгоценность, которою стоит жить и ради которой стоит и умереть. Ею осмысливается и жизнь, и страдания, и смерть. Эта святыня не только больше личности, больше личной морали и личного наслаждения: она больше, чем любая совокупность людей, отвергнувшая ее и противопоставившая себя – ей. Ибо ею, этой святынею, определяется главное, реальное и священное в человеке, в людях, в человечестве. И именно в служении ей человек находит последнее и главное основание для понуждения и пресечения.

С отпадением этой святыни все сводится ко множеству индивидуальных людей, то предающихся взаимному «обижанию» и «насилию», то наслаждающихся взаимным состраданием. Все они суть равные моральные атомы, и нет среди них ни слуг, ни органов святыни, перед нею ответственных,ею уполномоченных, ее представляющих и за нее умирающих и карающих. Нет церкви, хранительницы откровения; нет родины, живой сокровищницы духа; нет мудрости и национального восхождения к ней; нет красоты, нет героизма, чести и их живой традиции; грубое и пошлое насилие усмотрено там, где на самом деле творится живая тайна политического единения… Людям не из-за чего понуждать и воспитывать друг друга. Человек чувствует только свою личную «обиду» и желание «отомстить»; и задача его сводится к тому, чтобы не мстить, а «простить» и «пожалеть»; и если ему удается любить своих обидчиков и никого не обижать, то задача его жизни решена. Сентиментальный моралист не видит, что он духовно опустошил человеческую душу и поверг ее в состояние ослепления и пошлости. Он не понимает, что человек значителен только в меру своей духовности и что в меру своей бездуховности и противодуховности человек слеп и пошл. Он не видит того, что духовно пустая душа, отвернувшаяся и насмеявшаяся, становится религиозно уродливым явлением, заслуживающим не умиленной жалости, а гнева и отрезвления. Он не понимает того, что чужая пошлостьнисколько не лучше моей собственной и нисколько не заслуживает ни любви, ни поддержки, ни жертвы; что альтруизм совсем не состоит в обслуживании чужой пошлости только потому, что она «чужая»; что любовь к ближнему есть любовь к его духу и его духовности, а не просто жалость к его страдающей животности. Он проповедует любовь и не замечает того, что он низводит и совлекает это великое начало, отрывая его от духовности. Ибо «любовь» сентиментального и противо-духовного гедониста идет не от духа и не к духу, она не ставит ни себя, ни любимого пред лицо Божие; это не есть встреча в божественном, в совместном испытании и увидении Его, во взаимном научении, ободрении, воспитании, окрылении и в объединении двух духовных горении. Нет, это есть взаимное расслабление во взаимной животной жалости: это безвольное потакание сентиментального человека, больше всего боящегося, как бы ему не причинить ближнему «неприятность»; это бесхарактерное, сладостное сочувствие, одинаково изливающееся и на кроткого, и на злодея и вредящее обоим. Такое противо-духовное сострадание недостойно человека, его духа и его призвания, ибо любовь унизительна и для любимого, и для любящего, если она не есть при всей своей радостной нежности духовная воля к духовному совершенству любимого.

Таково значение и таковы последствия сентиментального нигилизма,выдвинутого Л. Н. Толстым и его последователями в качестве единоспасительного, морального откровения.

95. Срв. обычное у Толстого истолкование «воли Божией». Напр., «О назначении науки и искусства», XI, 371; «Предисловие к сборнику…», XI, 410 ; «Неделание», XI, 613; «Часовщик», XI, 615, 616; «Что такое искусство», XIII, 330; «Закон насилия», 138; «Религия и нравственность», Х1П, 201-219. В последнем опыте смысл жизни особенно наглядно сводится к религиозности, а религиозность к моральности… Эту связь между религией и нравственностью Толстой совершенно неточно выражает словами: «нравственность включена уже, impliquee, в религии». Стр. 211. Срв. «Что такое искусство», XIII, 417 (особенно ясно).
96. «Старая мудрость, ложь которой уже развенчана». «Неделание», XI, 597; срв. о «диких, идолопоклоннических суевериях», внушаемых церковью. «Царство Божие», 28, 75; о «бессмысленных кощунствах церковных катехизисов», там же, 72; о низких мотивах, по которым духовенство все это делает, там же, 15-16. См. особенно «Критику догматического Богословия».
97. Иногда на первый план как будто выдвигается религиозное мерило, напр., в «Наука и нравственность», Х1П, 197-219; но это только видимость, ибо заданные к познанию «требования Высшей воли» (204-205) сводятся по существу к моральным заповедям. Применительно к искусству можно установить то же самое: см. «Что такое искусство», XIII, 321, 381, 415, 454, 458.
98. Срв. «О назначении науки и искусства», XI, 344-345, 362; «Послесловие к Крейцеровой Сонате», XII, 434; «Что такое искусство», XIII, 458;»Предисловие к статье Карпентера», XIII, 484 и др.
99. «Развращающее душу и тело изучение научного талмуда», XI, 369; «ненужные глупости», XI, 593; срв. еще XI, 594, 596; «праздное любопытство». «Предисловие к статье Карпентера», XIII, 484.
100. В меру своего морального служения наука получает пощаду, порабощенная и почти ослепленная, срв. «О назначении науки и искусства», XI, 341, 351, особ. 354-355.
101. Срв. «О назначении науки и искусства», XI, 327, 329, 336, 337, 340, 353,362; «Ведь мы, жрецы науки и искусства, самые дрянные обманщики, имеющие на наше положение гораздо меньше прав, чем самые хитрые и развратные жрецы», 363; срв. «Три притчи», ХIII, 187.
102. Срв. в сказке «Иван дурак» образ «старого дьявола», «работающего головой» на колокольне. Глава XII .
103. Это прямо выговорено в «Предисловии к роману Поленца», XIII, 117, и в «Что такое искусство», ХШ, 331.
104. Срв. «Что такое искусство», ХШ, 423, 449; «Предисловие к роману Поленца», ХIII, 114.
105. Срв. «О назначении науки и искусства», XI, 348-349, особ. 357;
«Предисловие к сборнику», XI, 410,411; «Предисловие к соч. Мопассана», ХШ, 88-89; «Что такое искусство», XIII 317.
106. «О назначении науки и искусства», XI, 362; «Что такое искусство», ХIII, 276, 278, 342 и др. Срв. огульное осуждение музыки, XIII, 430.
107. «Что такое искусство», ХШ, 382-383, 392-393, 405, 406-407; срв. особенно чудовищную характеристику Пушкина, 427.
108. «О назначении науки и искусства», XI, 351; «Предисловие к соч. Мопассана», ХШ, 88’89; срв. ХШ, 117; «Что такое искусство», ХШ, 424 и сл.
109. Напр., весь нравоучительный роман «Воскресение».
110. Срв. попытки изобразить всю благородную глубину правосознания как результат «устрашения», «подкупа», «гипнотизации» и воинского «одурения» и «озверения». «Царство Божие», 71, 72 и др.; все сводится к «самосечению» загипнотизированных людей: стр. 81 и сл.
111. Срв. «Закон насилия», 129-130.
112. «Закон насилия», 139, 147.
113. Срв. «Круг чтения», III, 13, 14 и др. Срв. особ. «Царство Божие», гл. V, VI, VII, X, XII.
114. «Закон насилия», 139.
115. Срв., напр., «Воскресение», XTV, 345-346, 358 и др.
116. «Закон насилия», 134. «Царство Божие», 102, 115.
117. Срв. «Зерно с куриное яйцо», т. XI. 170.
118. Срв. «О переписи в Москве», том XI, 224; «Так что же нам делать», XI, 298.
119. Срв. особ. «Царство Божие», 68, 113-114 и главу XII.
120. Срв.: «борьба всегда останется борьбой, т. е. деятельностью, в корне исключающей возможность признаваемой нами христианской нравственности». «Религия и нравственность», XIII, 216-217.
121. Об отрицании патриотизма см. особенно: «любовь к отечеству» есть нечто «отвратительное и жалкое». «В чем моя вера», стр. 252; о «диком суеверии патриотизма». «Царство Божие», стр. 38, 72.
122. Срв. сказку об «Иване дураке», гл. XI.
123. Срв. нижеследующую формулу духовно-нигилистического утилитаризма, достойную любого последовательного материалиста и целиком вытекающую из сентиментального гедонизма: «В этом одном деле» (в «борьбе с природой») «получает человек, если уже разделять его, полное удовлетворение телесных и духовных требований своей природы: кормить, одевать, беречь себя и своих близких есть удовлетворение телесной потребности; делать то же для других людей – удовлетворение духовной потребности. Всякая, всякая другая деятельность человека только тогда законна, когда она направлена на удовлетворение этой первейшей потребности человека, потому что в удовлетворении этой потребности состоит и вся жизнь человека». «Это первый и несомненный закон Бога или природы. «О назначении науки и искусства», XI, 371; срв. «Выдержка из частного письма…», XI, 401: «служение людям как «призвание всякого человека»» «.
124. Срв. «Часовщик», XI, 616: «смысл… жизни только в том, чтобы содействовать соединению людей», «жить» «в любви с братьями», к этому и сводится «делание Божьего дела» (615).
125. «В Евангелии с поразительной грубостью, но зато с определенностью и ясностью для всех выражена та мысль, что отношение людей к нищете, страданиям людским есть корень, основа всего». См. «О переписи в Москве», т. XI, стр. 221.
126. «Закон насилия», 55, 173-175; «Круг чтения», I, 238-239, III, 220″ . Срв. «Крестник», т. XI, 179; «Три притчи», XIII, 184.
127. Ранний очерк Толстого «Страдания» делает попытку доказать гедонистическую (XI, 461), моральную (XI, 462-471) и биологическую (XI, 461, 469) полезность страданий, но тут же устанавливает, что «все наслаждения покупаются страданиями других существ» (461) и что борьба со страданием, освобождающая ближних от него, есть «единственная радостная работа» (470).

Если русская философия хочет еще сказать что-нибудь значительное, верное и глубокое русскому народу и человечеству вообще, - после всех пережитых блужданий и крушений, то она должна прежде всего спросить себя, в чем ее призвание, с каким предметом она имеет дело и каков ее верный путь (метод)?

Она должна возжелать ясности, честности и жизненности. Она должна стать убедительным и драгоценным исследованием духа и духовности. Если же она не одумается, не перестанет подражать иностранным и в особенности германским образцам и не попытается начать свое русское национальное дело сначала из глубины русского национального духовного опыта, то она скоро окажется мертвым и ненужным грузом в истории русской культуры...

И прежде всего русские философские мыслители должны отказаться от намеренного выдумывания философских систем. Философ вообще не обязан выдумывать и преподавать какую-то систему. Это чисто немецкий предрассудок, от которого давно пора освободиться. Эта задача принадлежит к мнимым задачам культуры, и не следует воображать, будто она сама собой подразумевается...

Одно из двух: или философия есть произведение личной фантазии, развивающее субъективную точку зрения; тогда она не обязана брать на себя задачу создавать законченно-закругленную и внутренне непротиворечивую систему; напротив, каждый получает право фантазировать, следуя своей способности и склонности. Или же философия есть предметно-связанное исследование с предметно-обоснованными выводами, и тогда она совсем не имеет права навязывать себе систематическую стройность и логическую непротиворечивость; тогда каждый философствующий обязан неуклонно и неутомимо испытывать исследуемый предмет и так описывать, излагать, изображать его, как он есть в действительности .

В самом деле, откуда мы могли бы знать с самого начала, что предмет, который мы всю жизнь испытываем и исследуем, - сам по себе систематичен и живет по законам нашей человеческой логики? Кто дал нам право выдавать максимальные требования нашего рассудочного рационализма за законы бытия самого предмета?

Откуда эта уверенность, что предмет философии действительно живет и действует так, как мы этого напрасно добиваемся от нашего рационалистического миросозерцания? Возможно и вероятно, что предмет философии разумен, но он может быть разумен такой Разумностью, по сравнению с которой наша обычная разумность есть сплошное неразумие...И правда, сущее бытие предмета не обязано повиноваться нашему рассудочному мышлению...

Итак, философ совсем не призван выдумывать систему. Достаточно, если он сделает все возможное, чтобы предметно созерцать и мыслить. А систематический строй он должен спокойно предоставить самому предмету: если его предмет в самом деле есть система, то его философия верно передаст и изобразит ее; но если предмет есть бессвязная совокупность, то это обнаружится и в его предметной философии. Исследующий философ не смеет повелевать предмету; он не смеет и искажать его в своем изображении. Философ, воображающий себя бухгалтером, наводящим порядок, или унтер-офицером, выстраивающим шеренгу понятий, - смешон и жалок. Он не смеет предвосхищать и предопределять тот Божий дар, который дается ему для исследования, будь то мир, или природа, или история, или дух, или искусство...

Он не может указывать своему предмету; ему не дано знать заранее или знать лучше; он не призван починять разрывы или несогласованности предмета своими рационалистическими выдумками. Сколько искажений было внесено в философские исследования такими притязательными затеями! Как много произвольных определений и пустых конструкций возникло из этого!..

Поэтому русские философы, желающие сказать свое верное и веское исследовательское слово, должны отделаться от навязчивой идеи философской системы. Надо честно, ответственно и предметно исследовать, а не выдумывать и не конструировать. Надо осуществлять и совершенствовать философский опыт и философское созерцание, а не создавать в дедуктивном порядке выдуманное отвлеченное здание. В философии действует, как и во всех областях знания, закон исследования: самое легкое, самое непроизводительное и наиболее импонирующее множеству обывателей есть дедукция (выведение системы из общего логического понятия или закона); самое трудное, самое скромное и творчески значительное, что делает человека настоящим исследователем, есть созерцающая индукция (опытное описание предмета в его единичных обнаружениях). Философ призван переживать свой предмет в его объективной реальности, проверять пережитые им содержания, описывать их и показывать другим людям. При этом он остается исследователем, совершенно независимо от того, излагает ли он свои познанные содержания в терминах профессиональной философии со множеством цитат и примечаний, или в простом облачении повседневных слов, не затрудняя читателя импонирующим подвалом примечаний, подчеркивающих богатые познания мелким шрифтом (петитом).

Вопрос о том, есть ли философия наука, не стоит разрешать ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Если она есть наука, - а она может быть наукой, - то это наука, требующая от человека особого духовно-религиозного опыта и особого описательного художества. Но нам достаточно здесь установить, что философ поступает правильно и умно, если он рассматривает свою работу как исследование и тем самым принимает на себя ответственность исследователя, волю к предметности и бремя доказательства. Пусть он только не заботится о том, что из этого выйдет: монизм, дуализм или плюрализм, реализм или идеализм, рационализм или интуитивизм…

Эвристически, т.е. в деле искания и нахождения, это ощущение должно руководить им, несмотря на то что в дальнейшем испытании и исследовании может оказаться, что это ощущение было лишь иллюзией. Однако оно может быть и совсем не иллюзией, и тогда ему удастся установить, что Божий луч в самом деле дается людям на различных путях и различным способом. Все такие подлинные явления и переживания могут быть обозначены словами дух и духовность. И вот дух дышит в природе, в человеке, а также в том, что сам человек создает Божьей помощью. Так, например, начало духа, - этот сущий предмет философии, - раскрывается нам в цветке и в горной цепи. Мы переживаем его и в состоянии очевидности, несущей нам созерцаемую истину.

Оно овладевает нами в переживании истинной любви и совести. Оно открывается нам в видениях художественного искусства, создаваемого самим человеком. Мы внемлем ему, постигая свою свободу и переживая зовы правосознания и патриотизма. Он сияет нам из источников религиозного откровения. И каждый раз оно требует от нас опытного акта с другим строением; и мы должны каждый раз осуществлять такой акт с чувством ответственности и с великим тщанием. Тот, кто желает исследовать познание истины и установить, что есть верное знание предмета, посвящает себя проблеме очевидности и приступает к теории познания; он должен осуществить и накопить обширный и разносторонний опыт очевидности. Человек, никогда не переживавший очевидности, не знающий, как слагается и проверяется это своеобразное переживание и как оно внутренно выглядит, создаст в теории познания только игру мертвыми понятиями и пустые конструкции. К тому же очевидность дается человеку совсем не в одном теоретическом мышлении. Она переживается в религии иначе, чем в науке; она слагается в искусстве на других путях, чем в нравственной жизни; да и в различных науках акт очевидности имеет различное строение (напр., в логике, математике, в химии, в астрономии, в истории, в юриспруденции, в филологии). Во всяком случае вне этого реально пережитого и неутомимо собираемого опыта очевидности теория познания мертва и пуста. Философ, не выносивший духовной культуры и не работавший в качестве исследователя ни в одной науке, а может быть, вообще отрицающий акт очевидности (в качестве скептика, агностика или нигилиста), - неприемлем и невыносим в качестве гносеолога (т.е. теоретика познания), сколько бы тысяч страниц он ни прочел, ни написал и ни напечатал на традиционном, профессиональном жаргоне отвлеченной мысли. Ибо акт очевидности требует от исследователя дара созерцания, и притом многообразного созерцания, способности к чувствованию, глубокого чувства ответственности, искусства творческого сомнения и вопрошания, упорной воли к окончательному удостоверению и живой любви к предмету. Итак, философ должен воспитать себя к духовной очевидности. Подобно этому: тот, кто желает в качестве исследователя обратиться к нравственности, добродетели и добру, должен прежде всего углубить и расширить свой нравственный опыт. Нравственность не может быть ни постигнута, ни изображена в отвлеченных построениях и спекуляциях; здесь дело совсем не сводится к теоретическим соображениям и определениям понятий. Нравственное должно быть реально пережито исследователем. Философ, рассуждающий о любви, о радости, о добродетели, о долге, о добре и зле, о силе воли, о свободе воли, о характере и других подобных предметах - по чужим книгам или понаслышке, не познает ничего, он только воображает что-то о каких-то духовных окаменелостях или мумиях. Нравственный опыт требует всего человека: он нуждается в его любви, в его страстях, в его решениях и деяниях .

Человек должен отдать этому опыту всю свою личность - свою жизненную силу, свой жизненный успех, свою судьбу. Он должен предстать пред своею совестью; он должен предаться ей и деятельно зажить из нее; осуществляя эти деяния, он должен увидеть перед собою угрозу для жизни, взглянуть в глаза смерти и преодолеть свой страх смерти. Нравственный опыт не дается тому, кто сидит неподвижно в своей комнате, кто предается праздным фантазиям, кто является дезертиром своего призвания и своего долга. Кто хочет написать этику, тот должен иметь за собою живой опыт любви, борьбы и страданий; он должен знать, что значит отчаиваться и в отчаянии молиться, и еще, что значит иметь жизненный успех и в успехе соблюдать скромность и смирение.

Он должен пережить в собственном опыте дивную, сковывающую и освобождающую, укореняющую и очистительную силу совестного акта; он должен знать, что совестный человек рискует всем, идет на смерть и, если бывает спасен, то сам изумляется этому больше всех. Только тому, кто переживет это все, и другое, связанное с этим, - только ему откроется нравственное измерение вещей и людей, только он поймет предмет этики. Итак, философ должен воспитать себя к акту совести. Согласно этому, исследователь, посвящающий себя философии искусства, должен приобрести в этой сфере обширный и глубокий опыт созерцания. Здесь особенно важно пробиться через чувственно-формальную кору внешнего эстетического явления, открыть себе доступ к органической сопринадлежности зрелых образов искусства и убедиться в том, что субъективный вкус отнюдь не есть последнее слово в оценке произведений искусства. При этом очень важно, чтобы философ сам каким-нибудь способом участвовал в художественном творчестве: его опыт получит совсем иной вид и иное значение, если он попытается самостоятельно пережить процесс замысла, вынашивания, борьбы за идею предмета, облечения ее в ткань образов и обретения художественной формы, ибо тогда он будет созерцать искусство не только извне, но и изнутри.

Сноб, рассматривающий искусство формально, никогда не станет философом искусства; холодное наблюдение и погоня за возбуждающим, дразнящим, угодливым, популярным, невиданным никогда не заменит художественного опыта. Искусство есть возвышенное служение человеческому духу и чистая радость Божественному. Поэтому исследование искусства, осуществляемое философом, предполагает долгую аскетическую работу над своим собственным вкусом, который должен быть облагорожен; он предполагает, далее чуткое религиозное сердце и целую культуру вчувствования и созерцающей мысли. Итак, философ должен воспитать себя к художественному созерцанию и опыту. Это приобретает особое значение в области религиозной философии.

Здесь исследователь должен выносить настоящий религиозный опыт, живое религиозное созерцание, которое позволит ему вчувствоваться в каждый чужой религиозный опыт, как подлинный, так и мнимый, сопережить его и проверить. Неверующий исследователь, лишенный религиозности, соберет в лучшем случае, наподобие Вильяма Джемса, мертвую коллекцию чужих переживаний. Зато фанатически верующий человек, склонный к религиозной исключительности, нетерпимый и презрительный, поступит правильно, если он ограничится дедуктивным вероисповедным богословием и оставит в покое до неизмеримости обширное поле чужих (ложных) религиозных учений. Ибо исследователь в области философии религии нуждается в особом созерцании чужих (особенно ложных и извращенных) религиозных воззрений: это созерцание должно быть терпимым, способным к вчувствованию, психологически гибким и спокойно-мудрым, ибо только тогда оно откроет ему доступ в те сокровенные глубины, где у людей зарождаются религиозные воззрения, и к тому дивному многообразию, в котором человечество воспринимает и преломляет даруемые ему Божьи лучи. Не может исследовать световые и красочные оттенки человек, не видящий цвета; что он скажет об их необычайном, не имеющем на человеческом языке названий, богатстве, если он сам воспринимает только один-единственный цвет, а остальные оттенки отвергает как ложные? Сердце Божие больше и шире, чем вероисповедное учение, ибо оно не только терпит иные исповедания, но еще и ведает, что единое-истинное исповедание не всем народам по силам и что скудному духу лучше иметь хоть какое-нибудь Бого-созерцание, чем никакого...Вот почему философия религии требует терпимости, чуткости и сердца. И, конечно, прежде всего - самостоятельного и подлинного религиозного опыта. Понятно, наконец, что и философ права должен найти свой особый опыт и предмет и вступить с ними в непосредственное, исследовательское общение; а для этого он должен выносить верный опытный акт и систематически осуществлять его. Этот акт можно было бы обозначить как здоровое и нормальное правосознание.

Сущность этого акта и его возникновение могут быть описаны так. Каждому человеку присущ инстинкт самосохранения со всеми его страстями и притязаниями, инстинкт неискоренимый и жизненно необходимый. Но притязания его должны иметь свой предел и признавать его. Этот предел ставит им личный дух человека, важнейшая и драгоценная сила человеческой личности, придающая смысл и указующая цель нашей жизни. И вот инстинкт призван не враждовать с духом, а принимать его закон и добровольно подчиняться ему. В зрелом виде душа человека и обнаруживает добровольную законопослушность, или, что то же, автономную волю к свободной лояльности. Эта воля и есть живая основа правосознания. Таким образом, в жизни свободного правосознания участвуют все силы человеческого существа: творческий инстинкт, любовь и уважение к ближним, любовь к родине, созерцание, испытующее духовные глубины, лояльная воля и формулирующая мысль; все это - в жизненном и жизнеустрояющем сплетении и притом укорененное в духе, который всегда и во всем требует от человека самого лучшего. Три великие аксиомы лежат в основе здорового правосознания: чувство собственного духовного достоинства, способность свободного человека к самоуправлению и взаимное уважение и доверие людей друг к другу. На этих основах и будет построено правосознание грядущей России. Ясно, что и философия права невозможна без предметного правового опыта. Итак, в общем и целом, так же как и во всех своих от ветвлениях, философия есть наука, вырастающая из духовного опыта. И первая задача ее состоит в том, чтобы растить и крепить свой опытный акт. Однажды Сократ поставил древнему миру вопрос: изучима ли и определима ли добродетель? Этот вопрос сохраняет и ныне все свое значение, и притом для всей философии. И ответ, который он имел в виду и который он пытался вложить своим слушателям в сердце, имел такое же значение, как и самый вопрос: человек сможет лишь постольку исследовать сущность добродетели, поскольку он сам будет ею жить и ее осуществлять. В этом смысле можно было бы сказать: человек, утверждающийся в духе, является для себя мерою всех духовных вещей. Иными словами: философ, желающий успешно исследовать свой предмет, должен реально-опытно переживать его и тем самым осуществлять его. Иначе он не может и не смеет: он должен превратить свою душу и свою жизнь в орган своего предметного опыта. Только ставши сам орудием духа, он сможет испытать и познать сущность духа. А это означает, что профессиональный философ обязуется постоянно и неутомимо работать над очищением своей души (катарсис).

Он должен вести всежизненную борьбу за достижение своего предмета, или, иными словами, он должен воспитать себя к тому, чтобы предмет стал ему доступен. Так он должен очищать и укреплять свою очевидность, проверять и удостоверять ее; он должен усвоить аскез силы суждения; он должен изощрить свое созерцание и придать ему точность; он должен овладеть своими страстями; придать своему восприятию гибкость, приспособляемость и многообразие; он должен стремиться к законченности и добиваться окончательного. Далее, он должен укреплять свой совестный акт и удостоверяться в его верности и силе, доверять ему, очищать свою душу ради него и предаваться ему. Он должен действовать в жизни по совести и из совести, в его лучах воспитать в себе духовный характер.

Он должен воспитывать и очищать свое эстетическое созерцание и свой художественный вкус. В каждом произведении искусства он должен научиться искать и находить его сокровенно-явленный смысл. Он должен приучать себя блюсти аскез своего эстетического суждения и до тех пор упражняться в художественном отождествлении с лучшими произведениями искусства, пока искусство не станет для него языком богов или, лучше сказать. Божьим иероглифом. В религии он должен научиться созерцанию и молитве. Молитва дает ему духовное укоренение, а оно научит его отвергать и опровергать все аналитические, скептические, нигилистические и издевательские аргументы безбожия. Он должен пережить в своем сердце действие Божьего огня и приобрести на всю жизнь некий раскаленный угль веры. Этот угль раскроет перед ним живую сущность религии и подарит ему живой орган для понимания всех религий мира. Наконец, он должен растить, крепить, очищать и углублять свое правосознание. Он должен поставить его в луч Божий и отыскать его последние, благороднейшие и чистые источники; а религиозность заставит его подчинить все это воле к совершенству. Он должен ввести свое правосознание в непосредственную жизнь, действовать из него, громко исповедовать его природу, вести за него борьбу и научиться толковать его интуиции и осуществлять его требования. Он должен отдать себя в его распоряжение и стать его верным орудием. Таков настоящий путь (или метод) философа. На этом пути обновится и расцветет будущая русская философия и тогда она перестанет праздно умствовать и предаваться соблазнительным конструкциям .

С прозорливой точки зрения Ильина, в России грядёт всеобщая национальная судорога, которая, по мнению Ильина, будет стихийно мстительной и жестокой. "Страна вскипит жаждой мести, крови и нового имущественного передела, ибо поистине ни один крестьянин в России ничего не забыл. В этом мнении встанут десятки авантюристов, из коих три четверти будут "работать" на чьи-нибудь иностранные деньги, и ни у одного из них не будет творческой и предметной национальной идеи". События в России последних десяти лет, к сожалению подтвердили предостережения русского мыслителя.

Более того, Ильин с гениальным пророчеством предвидел и распад исторической России, который и произошёл в 1991 году, во многом, как он сам говорил, благодаря "мировой закулисе". Однако, в результате от этого распада во многом страдает весь мир, ибо разрушается сила, которая бы противостояла Западу (и, в частности, США). В статье "Что сулит миру расчленение России?" он отмечает следующее: "Расчленение организма на составные части нигде не давало и никогда не даст ни оздоровления, ни творческого равновесия, ни мира. Напротив, оно всегда было и будет болезненным распадом, процессом разложения, брожения, гниения и всеобщего заражения. И в нашу эпоху в этот процесс будет втянута вся вселенная". Далее он следующим образом характеризует уже ситуацию в самой России: "Территория России закипит бесконечными распрями, столкновениями и гражданскими войнами, которые будут постепенно перерастать в мировые столкновения". Это перерастание во многом будет совершенно неотвратимым "в силу одного того, что державы всего мира (европейская, азиатская и американские) будут вкладывать свои деньги, свои торговые интересы и свои стратегические расчёты в нововозникшие малые государства". Последние события в Ираке, как бы полностью подтверждают этот во многом зловещий прогноз Ивана Александровича.

Чтобы преодолеть эту национальную судорогу, которую мы все переживаем сегодня, русские национально и патриотически мыслящие люди должны быть готовы генерировать эту идею применительно к новым условиям. Она, прежде всего, должна быть государственно-исторической, государственно-национальной, государственно-патриотической. Эта идея должна, прежде всего, говорить о главном в русских судьбах - и прошлого, и будущего и она прежде всего должна светить целым поколением русских людей.

Главное, согласно Ильину, это воспитание в самом русском народе национального духовного характера. Именно из-за его недостатка в интеллигенции и в массах Россия и рухнула во время революции. "Россия встанет во весь рост и окрепнет только через воспитание в народе такого характера. Это воспитание может быть только национальным самовоспитанием, которое может быть проведено самим русским народом, т.е. его верной и сильной национальной интеллигенцией. Для этого нужен отбор людей, отбор духовный, качественный и волевой".

В религиозной философии Ильин не принадлежал к плеяде последователей В.С. Соловьёва, с которыми многие связывают обычно русский религиозно-философский ренессанс. Предметом его основного внимания был не только тот или иной христианский догмат, внутренний нечувственный опыт, но и то, что называют духом. Все эти нюансы Ильин и выразил в своём классическом труде "Аксиомы религиозного опыта" (1953, т.1-2). Это, прежде всего, учение о равновесии и сочетании духа и инстинкта, а также законов природы и законов духа, являющейся центральным в его религиозной философии. И в этом отношении сама эстетическая установка Ивана Александровича шла как бы вразрез остальному серебряному веку и имела во многом другой источник. Во главу угла он ставил художество, процесс рождения и воплощения эстетического образа, а на вершину художественное совершенство, которое внешне может быть лишено "красоты". Все эти вопросы Ильин поднял в монографиях и лекциях о наших великих писателях, поэтах, певцов, композиторов, актёров, таких как Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой, Бунин, Шмелёв, Мережковский, Метнере, Рахманинове, Шаляпине.

Но самый главный предмет для философского исследования Ильина, ради которого он написал всё остальное - это сама Россия и её образующий русский народ. Этим основным темам всей его жизни посвящены следующие работы: "Сущность и своеобразие русской культуры" и "Грядущая Россия". Иван Александрович много писал об истории России, как бы прогнозируя её будущее, а также о сильных и слабых сторонах русского народа. Религиозные установки и прафеномены русской православной души, которые являются по Ильину, "сердечное созерцание, любовь к свободе, детская непосредственность, живая совесть, равно как воля к совершенству во всём, вера в божественное становление человеческой души. Эти прафеномены суть: молитва; старчество; праздник Пасхи; почитание Богородицы и святых; иконы" .

3. К вопросу о соотношении морали и права в философии Ивана Ильина

До революции проблемы социальной философии были как бы на периферии философских интересов русского философа. Однако те драматические события, которые произошли в стране после октябрьского переворота, резко изменили его предпочтения и устремления. Первой же значительной работой в этом направлении, которая во многом повернула Ивана Александровича к социальным проблемам стала работа "О сопротивлении злу силою" (1925), которая поставила во многом нравственные проблемы и вызвала широкую полемику как в России, так и за рубежом. На многочисленные вопросы: "Может ли человек, стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силою и мечом? Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий Его мироздание и своё место в мире, не сопротивляться злу мечом и силою?" Русский философ отвечает на данные вопросы следующим образом: "... физическое пресечение и понуждение могут быть прямою религиозною и патриотической обязанностью человека; и тогда он вправе от них уклониться".

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.